Охотники. Пророчества Разрушения

Красотка улыбнулась, блеснув белыми зубами. Народ вокруг откровенно скалился, но смеяться вслух никто не рискнул.

И в последний миг мастер успел заметить её глаза – странного золотистого оттенка.

* * *

Мастер закончил кормить и обмывать ученика. Как обычно, поднёс зеркальце ко рту – дышит, слабо, но ровно. Охотник зажёг новую свечу, поставил на стол.

Упыри б побрали этого Джованни. Умеет радоваться жизни, несмотря ни на что. Навевает… воспоминания.

– Почему ты это делаешь, Дара? Почему я?

Яркое и тёплое солнце над головами. Зелень соснового леса, самое начало лета. Плащ расстелен на тихой лужайке, совсем рядом бурлит ручей, переливается через каменный урез холма, рушится вниз невысоким водопадом. Внизу, в его чаше, заросли водяных лилий, там звенят стрекозы, порхают бабочки, басовито гудят жуки – мелкая лесная живность знать не знает о двух охотниках, что сидят рядом; Дара подтянула колени к груди, положила подбородок на сжатые кулаки. И он, мастер, обнимает её за плечи.

Солнце светит, согревает. Их одежда валяется бесформенной кучей рядом. Волосы Дары струятся по обнажённой спине – он, мастер, знает, что там, под тёмной шелковистой массой кожа Дары исполосована шрамами.

Клыки и когти вампиров, решивших для чего-то поиграть с юной пленницей.

– Потому что тебе тепло, только когда сам греешь кого-то, – улыбается она.

«Стой! Откуда это?! Это было не со мной! Это – не я – откуда?»

Мастер затряс головой. Это были не его воспоминания. И откуда они тут взялись?

Он поспешно взглянул на юношу. Нет, с ним ничего не случилось. Но… откуда же это ощущение, почти уверенность – что-то стряслось?

Но… Свеча! Он запалил свежую свечу, когда вошел! А сейчас – она на четверть уже прогорела! И воска-то сколько натекло…

Что случилось со временем?! Сколько он так промечтал?!

Проклятье!

Рука мастера стиснула секиру. Другая, левая, проверила, на месте ли небольшой самострел.

Отпер засов, выбрался в коридор. Всё по-прежнему, из залы доносится нестройный шум голосов.

– Торфинн! Эй, Торфинн!

– Чего тебе? – Старый víkingur на своём обычном месте, за стойкой.

– Где мэтр? Где Бонавентура?

– Это ты у меня спрашиваешь? – фыркнул старик. – Где ж ему быть? Подцепил Глейсс и с ней заперся. Тешится…

– Глейсс. Ты её знаешь?

– Ну как знаю… Не так давно она здесь. Все дивились – такая красотка, ухоженная, гладкая, ну, ровно купчиха или того выше. Глаза вот красивые, словно расплавленное золото. Однако вот тут, у меня. Ходит только, понятное дело, с небедными, прочих отгоняет.

– Отгоняет?

– Угу. Решительная девка. Огонь-девка, я бы даже сказал. Славная kappi из неё бы вышла, славная воительница.

Мастер покачал головой.

Чепуха какая-то. Но… слишком заметная, слишком непохожая на других. «Глаза словно расплавленное золото». Прислужники упырей так не делают. Они-то как раз всегда серые, незаметные, сливающиеся с толпой. Исключений не бывает.

«Но что, если… – вдруг продрала мастера страшная мысль, – что, если эта Глейсс никакая не прислужница? А самая настоящая упырица?»

«Ты что? – поразился голос его рассудка. – Какая ещё упырица? Здесь, среди людей, запросто так?!»

Глас рассудка мастер успешно проигнорировал.

– Ключ, – не своим голосом приказал он Торфинну.

– Какой ключ?

– От комнаты мэтра! – яростно зашипел мастер на старика. – И не говори, что она заперта изнутри на засов! Я не я буду, если там нет соответствующего рычажка!

Торфинн выпрямился, глаза сощурились.

– Понял. Ну, только смотри, приятель, мэтр Джованни на тебя в претензии будет!

– Переживу как-нибудь, – бросил охотник. – Веди уж!

В косяке что-то щёлкнуло и хрустнуло. Торфинн поспешно выдернул ключ из потайной замочной скважины.

Мастер ударил плечом в створку, ворвался внутрь.

– Эй! – завопил скандализованный мэтр. Он пребывал совершенно обнажённым, как и его подруга, лежал на спине, в то время как Глейсс была всецело занята, как сказал бы он сам, его вирильными частями.

– Пусть выметается, – прохрипел мастер. – Ты! Собирай барахло и проваливай!

– Да что это с тобой? – мелодично удивилась Глейсс. Да, глаза и впрямь золотые…

Она, похоже, ничуть не растерялась и нимало не смутилась. Повернулась, демонстрируя внушительную филейную часть.

– Завидуешь, что ли, седой? А ты б не зыркал на меня волчарой, а подошёл бы, с подходом, с уважением, я б и тебя порадовать сумела. Люблю я это, достойных мужей радовать, – и она хихикнула.

– Проваливай. – Он задыхался от ярости. Пальцы сами швырнули на пол золотой, один из полученных от князя. – Забирай плату и проваливай!

– О, да ты, оказывается, скупостью не страдаешь, седоволосый. – Глейсс спокойно нагнулась. Кровь бросилась мастеру в голову – в конце концов, евнухом он не был, отнюдь. – Прости, дорогой, видишь, прогоняет меня дружок твой. И тебе порадоваться не даёт, и сам радоваться не хочет. Ну… я слабая женщина, моё дело маленькое – пойду восвояси…

Мэтр Бонавентура в продолжении всей этой сцены только яростно сипел, словно потеряв от гнева дар речи.

– Потрудишься объяснить?

– Потом. – Мастер не мог отдышаться. – Ты жив, это главное.