Охотники за алмазами. Открытие века

Долина простиралась в вечернем свете, тихо окутываясь туманом. И Лариса вдруг впервые ощутила тоскливое одиночество в этом глухом, забытом людьми северном таежном крае. Сознание ее раздвоилось. Она ясно понимала, что стоит на берегу речки с противным названием Далдын у самого Полярного круга, ощущает под брезентовой курткой и под свитером холод. Стынут покрасневшие руки и ноги в давно промокших насквозь сапогах. И в то же самое время она понимала, даже более, осязала движение времени, чувствуя, как мимо нее, как сквозь нее движется поток жизни, бесконечно изменчивый и лукаво непостоянный. Его не ухватишь, не остановишь. Никакие правила и законы не властны над ним, потому что он вечен и бесконечен. И человек ничтожно слаб перед ним, слишком мал и бессилен… Но второй человек, поселившийся в ее сознании, никак не желал примириться, признаться в беспомощности. Он бунтовал. Он жаждал действия и перемен. И потому говорил тому, первому: «Нечего хандрить! Дисциплина нужна, особенно когда невезуха». То были не его слова. Он повторял слова Нашего Комиссара. И Попугаева невольно припомнила тяжелые фронтовые времена, когда казалось, уже не выбраться живыми из огневого пекла, и мысленно увидела улыбающееся, чуть скуластое, перепачканное пороховой гарью смуглое лицо Нашего Комиссара. Нашим Комиссаром бойцы называли замполита батареи капитана Ерасина. Зенитчики его любили, уважали и чуточку побаивались. Он был непререкаемым авторитетом. Одним словом, Нашим Комиссаром. Он всегда находился на самых тяжелых участках, рядом с бойцами. И Лариса невольно вспомнила его слова сейчас, когда стало невмоготу, а впереди — без просвета на радость: «Нечего хандрить! Дисциплина нужна, особенно когда невезуха. Чем крупнее неудача, тем строже внутренняя дисциплина. Не расслабляться, а бороться до конца! До победы!» Давно уже нет рядом бойцов батареи, давно она сняла военную гимнастерку, но почему-то всегда ей казалось, что Наш Комиссар находится где-то неподалеку, он в самую тяжелую минуту появится, встанет рядом, ободрит, поддержит. И смутная волна неясных ожиданий накатывалась на нее.

Солнечный свет, пробив туман, ожил на противоположном берегу. Редкие лиственницы имели форму флага, ветви росли только с одной, южной стороны, а вторая была голой, обожженная морозами и ветрами. Но сейчас, в лучах вечернего солнца, они казались гордыми знаменами Удачи, которая уже ждет где-то поблизости, что к ней надо сделать один-единственный, последний решающий шаг. Сделать простую грубую работу, преодолев грязь и усталость. У нее в запасе не только молоток, лупа, горный компас да промывочный лоток. У нее есть и упорство. И она добьется своего!

Осенний день умирал тихо и долго. Лариса мыла и мыла шлихи, пока окончательно не выбилась из сил.

Она держала в руках тяжелый лоток, но в нем опытным взглядом не увидела никакой радости. Хотелось одним махом выкинуть все в темные, как коричневый густой чай, воды Далдына. Но профессиональная привычка взяла верх. Лариса выкинула из лотка все лишнее и, поводя из стороны в сторону, осторожно процеживая, слила воду. На дне лотка густо алел крупный, с горошину, кристалл.

— Везет же мне, только не в ту сторону, — грустно сказала она. — Сплошняком одни гранаты… Одуреть от них можно.

В лагерь она вернулась поздно. Якут Семен безмятежно сидел у костра, вытянув ноги, и попыхивал трубкой. На его лице отражались веселые блики огня. Но в прищуре глаз таилось спокойствие уверенного в себе человека. Он еще издали ухом охотника услышал шаги и узнал свою начальницу. И потому, как она ступала тяжело и устало, понимал, что прошедший день не принес для нее желаемой радости. А женщина, если у нее нет радости, может терять мудрое спокойствие духа. В такие минуты лучше их не тревожить. И Семен смотрел на огонь костра и питался памятью прошлого, заново переживая давно ушедшие дни своей молодости.

Федор поспешил навстречу, помог снять тяжелый и сырой рюкзак, набитый ситцевыми мешочками с намытыми пробами.

— Что-то много наворочали, — понимающе оценил Федор, — Как только донесли.

— Много, конечно, да сплошное не то, — ответила Лариса и, словно оправдываясь, стала сетовать на высокую воду, что приходится брать пробы не с реки, а с берега, а там, конечно, никакого результата…

Федор понимающе поддакивал. Он уже давно ждал такого разговора. Рабочий привык понимать свою начальницу. И вслух сказал:

— Значит, баста.

— Баста, Федюня. Конец сезону. — Лариса произнесла эти слова как приговор, хотя они давно вертелись на кончике языка, и сама удивилась своему решению. Еще по дороге к лагерю подбадривала себя, вселяла призрачную надежду, хотя продолжать работу уже не имело смысла — начиналось осеннее половодье.

— Так завтра сворачиваем? — переспросил Федор.

— Да, свертываем домики — и в Шелогонцы, — сказала Лариса и пошла в свою палатку. — Наталья Николаевна, наверное, уже дожидается нас.

— В прошлый раз мы ее дожидались, — на всякий случай напомнил Белкин. — Неделю жили на одной муке, затирухе то есть.

Лариса, ничего не ответив, пошла в свою палатку.