И дома, когда пришли гости и за тесным столом уселись геологоразведчики, чтобы отметить такое событие, отец не унимался, хмурился, открыто возмущался. Старому мастеру, привыкшему к строгим порядкам на нефтепромыслах, решительно не по душе была ухарская расхлябанность на буровой, низкая культура производства, привычка работать кое-как, спустя рукава, неумение ценить и беречь оборудование, инструменты, надеяться, что Север «все спишет»… А заодно старый мастер ругнул и природу, и погоду: «Как при таком морозе работать? Как при таком ветре быть на верхотуре?» Досталось от него и инженеру Кожину, и мастеру Лагутину, и особенно Степану Перекиньгоре, который попытался было возражать.
Две недели гостил отец и каждый день, как на работу, отправлялся на буровую. Старый мастер не только журил, но и помогал, подсказывал, давал советы, а иногда, натянув брезентовую робу, сам становился то к насосам, то к дизелям, то к пульту управления… Бурильщики, которым доставалось от Курбана Замановича, шутили: «Встречали отца начальника, а приехал ревизор».
А накануне отлета, когда в кармане поношенной синей тужурки Курбана Замановича уже лежал билет на самолет, ночью загремел авральный рельс.
Фарман выскользнул из-под одеяла и, не зажигая света, начал в темноте одеваться.
— Зажги лампу, я не привык в потемках штаны натягивать, — послышался недовольный голос отца.
Фарман понял, что тот проснулся и тоже собирается на буровую. Возражать было бесполезно. Он только посоветовал отцу:
— Шапку завяжи, а то сорвет ветром.
Наружную дверь открыли с трудом. Вьюга намела сугроб. Фарман включил карманный фонарик и передал отцу, чтобы тот светил. А сам схватил лопату и быстро раскидал снег, пробивая дорогу. Обжигающий морозный ветер налетал яростными наскоками, швырял в лица сухой колючий снег и все силился свалить, сбросить с ног, закрутить в диком вихре.
Сын и отец, нагнув головы, двигались боком, разрезая плечом тугой поток ветра и снега. Карманный фонарик выхватывал белую пелену из сплошных мечущихся снежинок. Каждый шаг давался с трудом.
Буровая тонула в кромешной тьме.
Старый мастер, опережая сына, первым взобрался по обледенелым ступеням на буровую. Курбан сердцем почувствовал беду. В шуме и завываниях ветра чуткое ухо Курбана не уловило натужного ритмичного гула, он понял, что работали одни дизеля.
— Как случилось? — спросил Курбан Заманович, едва поднявшись на помост.
Приход старого мастера и начальника как-то сразу ободрил всех.
— Да так, сразу. — Старый мастер узнал по голосу Степана Перекиньгору. — Смена вроде шла нормально. Но вдруг пропал свет, и ротор остановился. Темнота, хоть глаза выколи!
Подсвечивая карманным фонариком, Курбан Заманович вместе с Перекиньгорой стал осматривать машины, трубы, приборы, глиномешалку… Не доверяя своим главам и слабому свету фонарика, опытный бурильщик проверял на ощупь, чувствуя пальцами остывающее железо.
— Может, обрыв кабеля? Проверяли?
— Под ток лезть дурных нема…
— Надо же искать! Зовите монтера!
Монтер уже карабкался по ступеням, прижимая к животу брезентовую сумку с инструментами. Ветер сорвал с крыши часть обледенелого брезента и неистово хлестал по дощатой обшивке.
На буровую прибежали Михаил Лагутин, инженер, старший механик… Обрыв скоро нашли. С крыши свалился обледенелый лом, который в свое время оставили наверху для груза, когда укрепляли брезент, а потом забыли убрать. Вахта помогала монтеру.
Прожекторы вспыхнули сразу, освещая с трех сторон буровую. Все приятно зажмурились от яркости света, заулыбались. Метель завывала с прежней силой, прорывалась сквозь щели и пронизывала тугими ледяными струями. Но от света, казалось, стало теплее и в сердцах укрепилась надежда.
— По местам! Начинаем! — громко подал команду Перекиньгора. — Кто у насоса?
— Я тут, на месте.
— Погоди, я сам! — Михаил Лагутин поднялся на площадку и взялся за рычаг. — Внимание! Включаю!
Двинул раз, другой… Как ни старался, а тяжелый квадрат бурильного станка оставался неподвижным. Лагутин, чувствуя что-то неладное там, на глубине, чертыхнулся, выругав себя, помощников и всю жизнь целиком.
— Засели!..
На его место поднялся Курбан Заманович. Станок не подчинялся и ему.
— Надо ванну делать! Промыть скорее, пока не засосало.
— Хлопцы, шевелись! — уверенно командовал Перекиньгора. — Качать в скважину!
Каждому стало ясно, что скважина в опасности. Насосы гнали тонны глинистого раствора. Курбан Заманович, Лагутин, Перекиньгора, забрызганные с ног до головы раствором, который примерзал комьями, возились у скважины. Мороз крепчал с каждым часом. Из тайги доносились глухой шум и завывание ветра. А на буровой стоял непрерывный лязг инструмента.
— Попробуем еще раз! — Курбан Заманович снова взялся за тормозной рычаг.
Он двигал рычагом осторожно, медленно. Потом все быстрее, все резче. Инженер постоял, посмотрел, чуть склонив голову, и направился в будку. Ему казалось, что аварию так легко не устранить. Но возражать старому нефтянику не осмелился, потому что уже испытал на себе его норов.