Охотники за черепами

Решение созрело мгновенно: надо ехать в Германию, посетить Эльберфельд и вместе с Фульроттом осмотреть место находки. В 1860 году Чарлз Лайель прибыл в Неандерталь и внимательно изучил окрестности Фельдгоферского грота. От той поездки сохранился рисунок-скетч, позволяющий представить в разрезе известняковую скалу, которая круто поднимается над рекой Дюссель, сравнительно обширную пещерную камеру, пласт песчанистой глины, как одеялом покрывающий плоскую вершину с редкими деревьями. Изучение грота не позволило Лайелю установить возраст отложений, заполнявших камеру, что, впрочем, не помешало ему поддержать точку зрения Фульротта.

Правда, он колебался и поэтому был непоследователен. Порой ему казалось, что зверообразный человека из Неандерталя жил сравнительно поздно и поэтому необычные с точки зрения анатомов особенности его черепа и конечностей следует объяснять нарушениями в развитии индивида.

Кроме того, как это ни покажется странным, его смущало, что в связи с открытием в Неандертале усилились позиции тех, кто отстаивал теорию обезьяньего предка человека. Выдающийся ученый, который так много сделал для подтверждения идеи существования ископаемого человека, имел труднообъяснимую слабость: питал «непреодолимое чувство отвращения» к мысли о возможном родстве человека и обезьяны!

И все же, несмотря на это отступление, в высказываниях Чарлза Лайеля преобладали утверждения, подчеркивающие выдающееся значение находки, раскрывающей процесс становления человека, высокая честь и мужество понять которую принадлежит Карлу Фульротту.

Профессор гимназии был горд, что его открытие привлекло внимание выдающегося геолога Европы. Хотя здесь бы разумеется, большей четкости в суждениях, но разве виноват Лайель, что в гроте не посчастливилось найти ни одной косточки вымерших животных? Неужто это препятствие так и останется непреодолимым как проклятие? Фульротт и Лайель встретились еще раз в 1868 году. Но, как ни приятна была эта встреча, при всем желании кости человека из Неандерталя, которые хранились в доме Фульротта, не могли сказать больше того, что удалось узнать от них ранее.

Чарлз Лайель не единственный из английских ученых, кто вдохновлял Карла Фульротта и поддерживал в нем уверенность в правоте своего дела. Анатомы Англии с большим интересом встретили сообщение о находке костей и воздали должное их первому исследователю. Возможно, немалую роль в таком благосклонном отношении сыграл Лайель, пользовавшийся большим авторитетом.

Наибольший интерес вызвала позиция, занятая выдающимся анатомом Генри Гексли, соратником Чарлза Дарвина. Познакомившись с характеристикой костных останков человека из грота Фельдгофер, Гексли был поражен их необычайно примитивными особенностями. И объяснил столь загадочный с точки зрения принятых представлений факт тем, что люди, обладающие столь отчетливо выраженными звериными чертами, относятся к древней ступени развития человечества, представители которой не сохранились на Земле. Даже аборигенов Австралии, с точки зрения Гексли, наиболее примитивный в физическом смысле тип «человека разумного», невозможно сравнить с троглодитом из Неандерталя, настолько он звероподобен!

Утверждение это не столь заурядно, как может показаться с первого взгляда. Достаточно сказать что сам Чарлз Дарвин, лидер эволюционистов ограничился скупым указанием на факт открытия в Фельдгоферском гроте. Сдержанность Дарвина тем более примечательна, что именно его перу принадлежит великое творение — книга, озаглавленная: «Происхождение человека и половой отбор».

Альфред Уоллес, известный эволюционист, мимоходом высказал весьма характерное суждение о человеке из Неандерталя: «Дикарь!» Он же выразил уверенность, что ничего подобного больше никогда не найдут — настолько курьезен и уродлив неандертальский троглодит. Однако помощник Чарлза Лайеля, ирландский антрополог Вильям Кинг, придерживался прямо противоположной точки зрения: считая человека из Неандерталя представителем особого типа людей, по-видимому достаточно широко распространенных в свое время в Европе, он осмелился выделить это существо в особый вид. В отличие от Homo sapiens, человека разумного, он назвал его Homo neanderthalensis — человек неандертальский. Скромному ректору латинской школы Дюссельдорфа Иоахиму Нойманну-Неандеру снова повезло: его звучный псевдоним стал составной частью имени самого древнего из предков человека!

Однако слова одобрения, как бы ни были они весомы и значительны, не заглушали реплик неодобрения и насмешек, пристрастных суждений, двусмысленных шуток, сомнительных острот, категоричных в своей непримиримости и ярости суждений. И вот ведь что удивительно: полезной и имеющей отношение к делу информации в них мало, доводы до смешного наивны, а порой вызывающе небрежны, дискуссия, если ее можно назвать таковой, часто низводится до уровня затрапезного балагана, но тем не менее все это вместе взятой производит, как ни странно, впечатление на нейтральный ученый мир.