Едва успели они обменяться несколькими незначительными фразами, как показалась величавая массивная фигура президента Плутория-университета доктора Бумера. Он представился герцогу, пожал руку мистеру Ферлонгу, заговорил сразу с обоими и в то же время приказал подать себе свой любимый коктейль, а еще через минуту уже стал расспрашивать герцога о вавилонских кирпичах с иероглифическими надписями, которые дед герцога вывез с Евфрата и которые, как хорошо было известно каждому археологу, находились в герцогской библиотеке в Дюльгеймском замке. И хотя герцог ничего не знал об этих кирпичах* он с уверенностью заявил, что его дед собрал несколько действительно очень, очень замечательных вещей.
Герцог, встретив человека, знавшего о его дедушке, почувствовал себя вполне в своей тарелке. Его привели в восторг и фикусы, и картины, и доктор Бумер, и прелесть всего здания клуба, и уверенность, что здесь легко будет достать полмиллиона долларов.
— Какой прекрасный у вас клуб, ну просто прелесть! — воскликнул герцог.
— Да, — сказал мистер Файш, — очень уютный.
Но если бы мистер Файш мог видеть, что творилось внизу, в кухнях Мавзолей-клуба, он понял бы, что как раз в этот момент клуб становился очень неуютным местом.
Ибо как раз в этот момент делегат "Интернационального союза лакеев», в шапке, сдвинутой набекрень, после того как он целый день шнырял по городу, был занят агитацией среди китайских философов, записывая их в члены союза и уговаривая их присоединиться к забастовщикам. Он уверил их, что бои Гран-Палавера бросили работу в семь часов, а остальные бои Коммерческого клуба, Униона и всех ресторанов города забастовали еще час тому назад. И китайские философы, решив примкнуть к забастовщикам, поснимали свои лакейские фраки и надели свои собственные потертые пиджаки и круглые шляпы, заломив их набекрень. В мгновение ока совершилось чудесное превращение: почтенные китайцы обратились в настоящих бродяг самого низкого пошиба.
Но мистер Файш, сидевший наверху в зале, ничего этого не видел. Даже тогда, когда старший лакей, заметно дрожавший, появился с коктейлем, им самим приготовленным и налитым в стаканы, им самим вымытые, — даже тогда мистер Файш, отвлеченный своими мыслями о герцоге, не заметил ничего неладного.
Не заметили этого и гости. Ибо доктор Бумер, узнав, что герцог был на Нигере, стал расспрашивать его о знаменитых Бимбосских развалинах у низовьев этой реки. Герцог сознался, что он их не разыскал. Но доктор стал его уверять, что они существуют и что о них есть указания даже
— Если только память ему не изменяет, — заявил он, — они находятся на полпути от Оохата к Охату, но где именно, выше ли Оохата и ниже Охата или же выше Охата и ниже Оохата, этого он не может сказать с уверенностью. Герцогу придется подождать, пока он не наведет точных справок в своей библиотеке.
С такими разговорами собеседники допили коктейль, а затем чинно двинулись наверх, в отдельный кабинет.
Когда они вошли в комнату, где стоял стол, покрытый белоснежной скатертью, уставленный хрусталем и украшенный цветами (стол был накрыт философом, который в шляпе, сдвинутой набекрень, уже шествовал во главе прочих забастовщиков по направлению к театру Буфф), герцог снова воскликнул:
— Поистине у вас очень уютный клуб, просто очаровательный!
Все сели. Мистер Ферлонг прочел молитву, самую краткую, какая только известна в требниках англиканской церкви. И старший лакей — уже не скрывавший своей растерянности, так как все его попытки вызвать по телефону взамен забастовавших лакеев людей из Гран-Палавера и «Континенталя» окончились неудачей, — подал устрицы, которые сам же и вскрыл, и дрожащей рукой стал разливать по бокалам рейнвейн. Он знал, что если каким-либо чудом из Палавера не явится новый повар и один или два лакея, то вся его затея лопнет.
Но гости ничего не подозревали о его страхе. Доктор Бумер пожирал устрицы, как гиппопотам, и с набитым ртом распространялся о роскоши современной жизни.
А во время паузы, наступившей после устриц, он наглядно, на двух кусках хлеба, пояснил герцогу разницу в структуре мексиканского «пуэбло» и жилища племени навахо.
Тем временем задержка обеда сделалась, конечно, заметной. Мистер Файш стал бросать гневные взгляды по направлению к двери, с нетерпением ожидая появления лакея и бормоча извинения перед гостями. Но президент заявил, что извиняться тут нечего, и прибавил:
— В свои студенческие годы я смотрел бы на блюдо устриц как на обильный обед и ничего большего не желал бы. Мы едим теперь слишком много.
Слова доктора навели мистера Файша на его любимую тему.