Охотники за душами

При виде матери Мэи расправляет плечи. Хотя на древности ей и наплевать, во всех остальных отношениях она очень похожа на маму: такая же красивая, с черными блестящими волосами, прямыми, как дождь, золотисто-карими глазами, высокими скулами и безупречной фигурой.

– Что вы, миссис Харрингтон, я бы ни за какие сокровища не упустила такую возможность, – честно отзываюсь я, улыбаясь хозяйке дома.

– Лин, как ты думаешь, может быть, Дженна – наша дочь, утраченная во младенчестве? – шутит отец Мэи, вырастая рядом со мной как из-под земли. Глаза его весело блестят. Высокий широкоплечий мужчина с челюстью, как у боксера, одетый вместо смокинга в дорожный костюм цвета хаки, он выглядит воплощением английского исследователя, соскочившим прямиком с киноэкрана.

– Вот, я же говорила, – преувеличенно трагически шепчет Мэи, закатывая глаза. – Они бы меня на тебя променяли, глазом не моргнув!

– Ba ob`ei, ты всегда будешь нашим главным сокровищем, – примирительно говорит ей мама, расслышав ее слова. – Ладно, я думаю, Дженна сейчас просто сгорает от нетерпения посмотреть на наши последние находки, а мы ее забалтываем. Дорогая, устрой ей подробную большую экскурсию, хорошо? И да, скажи своему брату, что его друзьям не обязательно толпиться у входа, они могут заходить и чувствовать себя как дома.

Мэи отвечает матери вежливым кивком и ведет меня в первый зал, где выставлена потрясающая коллекция артефактов Среднего Востока. Пока Мэи пишет на телефоне сообщение брату, я рассматриваю первый экспонат: четырехтысячелетнюю персидскую вазу.

– Скажи-ка, ты просто старалась быть вежливой с моими родителями – или ты правда в восторге от всего этого? – спрашивает Мэи, оторвавшись от телефона.

– Еще бы не в восторге, – искренне отвечаю я, внимательно изучая сложный голубой орнамент по краю вазы. – Ты же знаешь, я всегда любила и люблю историю.

Мэи склоняет голову к плечу, критически рассматривая вазу, словно ищет, чем тут можно впечатлиться.

– Слушай, но она же такая скучная. Это все просто… просто прошлое.

– Я ощущаю историю иначе, – возражаю я, переходя к стеклянной витрине, где выставлена египетская каменная табличка.

– Мне не понять, – вздыхает Мэи. – Кстати, ты голодная?

Я на миг отрываюсь от строчек иероглифов, чтобы ответить:

– Да нет, не особо.

– Ну ладно, а вот мне нужно чем-то себя развлечь, – Мэи решительно заталкивает телефон в карман. – Тогда ты пока здесь позависай, а я пойду перехвачу что-нибудь вкусненькое – и для тебя тоже.

Мэи быстро удаляется в сторону шведского стола как раз в тот миг, когда из прихожей появляется компания друзей ее брата Ли. Они первым делом направляются к буфету – тарталетки явно интересуют их больше, чем выставка. Я снова возвращаюсь к изучению египетской таблички – и вдруг снова словно бы слышится далекий бой барабанов. Их ритм завораживает, почти что погружает в транс. Сперва я подумала, что это диджей поставил новую запись, но потом понимаю, что музыка исходит из противоположного конца коридора. Чрезвычайно заинтригованная, я разворачиваюсь в сторону звука, следую за ним – и он приводит меня в следующее помещение… в его дальний конец… И только там барабанный бой резко умолкает.

Вот же странно! Я оглядываюсь, силясь отыскать источник звука. Эта комната слабо освещена, подсвечены только стеклянные витрины с экспонатами. Вдалеке светится дверной проем в вестибюль, полный шумными оживленными гостями, а здесь совершенно пусто – это самое дальнее от входа помещение. Однако же оно наполнено совершенно удивительными сокровищами из Южной Америки. Я завороженно рассматриваю ближайший ко мне экспонат – глиняную фигурку беременной женщины. Рядом с ней на витрине – ацтекская ритуальная маска, инкрустированная бирюзой и перламутром, а третий экспонат – я невольно отшатываюсь от отвращения – высохшая мумифицированная человеческая голова. А потом я замечаю маленькую отдельную витрину, в которой выставлен единственный артефакт: нефритовый искривленный нож. Длины в нем дюймов шесть, и камень настолько прекрасен, что словно бы светится в полумраке.

По неизвестной причине я не могу оторвать от него глаз. Как же он красив… На рукояти – сложная резьба, изображающая… да, в самом деле – переплетенные фигуры ягуара и человека. Вопреки моей воле, пальцы мои тянутся к замку стеклянной витрины – и с огромным изумлением я обнаруживаю, что она не заперта. Откинув крышку, я снова слышу далекий бой барабанов – и думаю, что это, должно быть, шум из вестибюля, но нет, нет, тут совершенно другой ритм, причем прерывистый – словно музыка доносится сквозь сломанную колонку. За барабанным ритмом слышатся еще какие-то звуки – вроде бы девичий крик, потом снова барабаны, а на заднем фоне… Что это? Неужели раскаты грома?

Моя дрожащая рука сама собой тянется к ножу. Его кривое лезвие кажется язычком зеленого пламени. Комната вокруг подергивается туманом, словно бы отступает, барабанный бой в ушах все громче, ноздри тревожит какой-то резкий запах… Конечно же, горелые волосы… Пальцы зависают в паре миллиметров от рукояти, когда вдруг…