«Малюта. Ольга Петровна. 1922. Украинка. В наст. вр. прожив, у тетки, гр-ки Поздняк Л.А., по адресу: «Ключевой», Набережная ул., д. 12, кв. 2. Отец учитель, умер, мать учительница, умерла. Род занятий до войны — студентка пединститута. Служила переводчицей у немецкого коменданта в период с X. 1942 по IX. 1943 г. Немецкий язык знает хорошо…»
— Только я не шпионка и не диверсантка!
Сами признались, что служили у штандатфюрера-
— Служила. Послали.
— Кто послал? Льоха?
— Нет. Была в городе группа Горобца. Он лично меня послал.
— Он подтвердит?
Она покачала головой.
— Гитлеровцы расстреляли его.
— Ну что ты врешь?! — закричал Баженов.
— Не вру я, честное слово! — она впервые заплакала и, пошатнувшись, оперлась обеими руками о стол. Он усадил ее.
— Как же было дело? Рассказывай подробно.
Малюта рассказала. Могло быть и так, а могло и не быть. Врет или говорит правду?
— Смотри мне в глаза! — приказал Баженов.
Она подняла на него большие голубые, полные слез глаза в уже не опускала их все время, пока Баженов задавал свои вопросы.
— У тебя подруги есть? — вдруг спросил он.
— Были. Много…
Баженов позвал Богуна и попросил привести «трех красавиц».
Привели. Все трое вошли улыбаясь.
— Знаете эту гражданку? — спросил Баженов.
— Эту? — Блондинка сделала гримаску. — И очень хорошо знаем. «Гражданка» путалась с немцами.
— И не с одним, — добавила брюнетка с темными глазами. — Сама видела, как она разъезжала в автомобиле с генералом.
— Было это? — спросил Баженов.
— Было! — тихо ответила девушка.
— Известная «шоколадница»! — сказала третья, высокая шатенка, с ненавистью глядя на нее.
— Эх, Оля, Оля! И куда ты докатилась! Чего ты еще запираешься и врешь? Признайся, как танцевала в баре с немецкими офицерами! И в каких нарядах, украшениях… Скажешь, мамочка подарила?
_ Было это? — спросил Баженов.
— Было, — чуть слышно ответила Малюта. И вдруг вскочила: — Было! Расстреляйте меня! Только сразу!
Баженов удалил девушек. Вот стоит перед ним продажная тварь и кривляется. А скольких она предала? Другие… другие гибнут под бомбами тех самых, кому эта предавала и продавала.
— Значит хочешь, чтобы расстреляли?
— Хочу!
— Признаешься?
— Нет! Не в чем мне признаваться.
— А свидетели?
— Свидетели чего? Того, что я была с гитлеровскими офицерами, танцевала, ездила в машине? Так ведь задание!
— Которого никто не может подтвердить…
— Да! Такая моя судьба.
— Женщины, которые задержали тебя, говорят, что ты удирала от нашего солдата.
— Да! Ему сказали, что я путалась с немцами… так он хотел… — она не досказала и опустила голову.
— Строишь из себя невинную?
— Я не строю! Я девушка, понимаете? — она устало махнула рукой: — Если б этим что-нибудь доказать можно было…
Она горько усмехнулась.
Баженов задумался. Нет, с такой неподдельной искренностью предатели говорить не могут. А может, и это — игра, а он, дурак, верит? Но если это действительно честная девушка, если ее действительно для дела подослали к немецкому коменданту, а свидетели погибли, — тогда как?
— Послушайте, Малюта, я хочу только одного: знать истину. Вспомните факты, которые свидетельствовали бы в вашу пользу.
Девушка стояла неподвижно. Она не плакала. Она смотрела в стену напротив, и на ее лице застыло горестное выражение обреченности.
— Что ты сделала для наших у немецкого коменданта?
— Крала бланки, пропуска; узнавала, когда облава, кого захватили, кто выдавал.
— Назови, кто выдавал! Малюта назвала.
Баженов позвонил Льохе в Герасимовку.
Льоха подтверждал, что бланки и сведения он получал от группы Горобца, автономно действовавшей в городе. Горобца расстреляли. Никакой Оли Малюты он не знает. Сейчас многие хотят примазаться к партизанской славе, а насчет бланков и прочего, если она служила у коменданта и знала о деле Горобца, то знает и это.
— Как же нам с тобой быть? — спросил Баженов.
— А вы лучше расстреляйте меня, и вам будет спокойнее, и для меня это единственный приемлемый выход. Всю жизнь носить клеймо Иуды — сил не хватит. Все равно застрелюсь или повешусь. Если б отпустили, подалась бы за Днепр.
Нет, подумал Баженов, эта не врет. Этой можно верить. А вдруг врет? Растрогался, дал убедить себя слезами, позой? Нет, это не поза.
Он незаметно для девушки выдвинул ящик стола, разрядил пистолет и протянул ей.
Только сперва напиши расписку, что сама кончаешь с собой.
Она спокойно взяла ручку и написала. Ох, и будет же ему от генерала за эти недопустимые методы!.. А что делать?
— Отдай пистолет! — сказал он, когда девушка, положив ручку, поднялась и взяла оружие. Но она уже приложила дуло к виску, курок щелкнул, и она в полуобморочном состоянии опустилась, почти упала в кресло.
Баженов так хлопнул ладонью по столу, что Мал юта очнулась и села прямо. В глазах ее застыла горечь отчаяния.