Охотники за ФАУ

На этих учениях отлично зарекомендовали себя подпоковник Казюрин, майор Корнилов, майор Филиповский, старший лейтенант Чернявский, лейтенант Баженов и еще двадцать три офицера. Их-то, вернувшись в село, Сысоев усадил за карты, вооружил цветными карандашами и курвиметрами [3]и отдал в роли комдива приказ на встречный бой полка. Он сообщал им динамику боя, и они ее наносили на карту, а ему «посылали» боевые донесения и оперативные сводки о боевых действиях их полка. Затем он попросил всех написать на картах свои фамилии и, наконец, отпустил их.

Он зверски устал, ему хотелось есть, но он «выдерживал характер». Быстро просмотрев графические решения задачи, приказы, сводки, донесения, Сысоев из двадцати восьми кандидатов отобрал восемнадцать.

Подполковник из отдела кадров удивился списку, но виду не подал и принес личные дела всех отобранных Сысоевым офицеров.

Сысоев перебирал папки, пока не остановился на личном деле лейтенанта Баженова. Где же он встречался с этим человеком?.. Он решил вызвать его первым.

В комнату к Сысоеву вошел лейтенант Баженов. Сысоев пытался вспомнить, где и когда он встречался с лейтенантом, а лейтенант с самого начала, с первой утренней встречи отлично помнил, где он впервые столкнулся с Сысоевым.

…Была суровая зима сорок первого года. Бои шли под Москвой. На переднем крае, точнее — на «ничейной земле», проходившей по топкому болоту, Сысоев увидел на сосенке, в ста пятидесяти метрах от переднего края, незамаскированного бойца-наблюдателя.

Ну куда после этого годятся гитлеровские снайперы!

Капитан Сысоев, выполнявший обязанности комполка, негромко приказал бойцу спуститься «пулей вниз». Пока боец не спеша выполнял приказание, Сысоев задавал вопросы: почему не в белом халате, почему демаскирует, почему подставляет свою дурацкую голову под пулю?

Боец, слезший с дерева, стоял перед капитаном и смущенно улыбался. На вид ему было лет тридцать, если не больше. На плохо стягивающем шинель поясе висела тощая кожемитовая кобура без пистолета.

Боец назвался военным журналистом Юрием Николаевичем Баженовым. Артиллерист-наблюдатель уступил ему на время свое место, предложил белый халат, а халат не налез — Баженов был рослым, косая сажень в плечах.

Сысоев потребовал документы. Проверив их, приказал журналисту уши. Бойцы, его сопровождавшие, молча наблюдали за этой сценой. Но Баженов, узнав, кто с ним говорит, увязался за капитаном. Он уверял Сысоева, что по совету начальника штаба дивизии «специально приехал к Сысоеву».

Они двинулись дальше. Посвистывали пули. Как ни старался Баженов «не кланяться», голова его дергалась сама.

Когда неподалеку начали рваться мины и методично шагавший Сысоев вдруг прислушался и быстро упал, а на него свалился молодой боец, Баженов остался стоять. Мина, разорвавшаяся неподалеку, оглушила Баженова. Чернел развороченный торф, воняло толом.

— Цел? — одними глазами как бы спросил Сысоев, вставая.

— Я не боюсь, — вслух ответил Баженов, у которого резало в глазах и болела голова.

— Видал я таких храбрецов. Не боятся потому, что не испытали боли. Ненавижу ухарство. Умереть и дурак может.

Подошли к землянке. Возле нее, в ходах сообщения, толпились бойцы.

— Молодцы! — обратился Сысоев к бойцам: — Ловко фашистов из деревни выбили. А ну, Новиков, дай им патефон, у них голоса охрипли от крика «ура». Пусть им Козловский и Барсова поют. Пусть им хор Пятницкого поет.

— Это зачем же? — удивленно спросил журналист.

— А вы полагаете, гитлеровцы дураки, что играют свои родные песни на чужой земле? Только журналисты считают их за это дураками. А где Петрунькин?

Явился младший лейтенант Петрунькин.

— Не видал тебя в ночной атаке, не слышал, — жестко сказал Сысоев. — Сегодня же пойдешь с группой в ночной поиск, в деревню Воропаево; уходя назад, сам подожжешь бутылкой штаб. Нам нужен огневой ориентир. Выполнишь — прощу!

— Выполню, — глухо ответил Петрунькин. Сысоев, а за ним Баженов вошли в землянку.

— Бойцы накормлены? — поинтересовался Сысоев, прежде чем он и бывшие в землянке человек восемь сели обедать.

За столом он затеял полушутливый разговор, который надолго запомнился Баженову.

— Ну и натерпелся я страху сегодня, — начал Сысоев, — слышу, летит на меня мина.

Я — хлоп! и на землю. И Новиков наш — хлоп! и на меня, сверху. Слышь, вестовой: чтоб больше этого не было! Тебе что, земли мало? — глаза Сысоева смеялись, а голос звучал сурово.

— Товарищ командир… — начал было Новиков, но засмущался и уткнулся в тарелку… На его счастливом зардевшемся лице было написано, как он любит командира.

«Вот так штука, — поразился Баженов: — говорили — Сысоев герой, Сысоев бесстрашен… А герой-то мины пугается!» Он даже есть перестал от удивления.

— Это что! — подхватил игру другой командир. — Вот я давеча испугался, так испугался. Вышли это мы с сержантом… — и он начал подробно расписывать свое приключение.

…Не сразу понял Баженов, что у Сысоева в части прощали испуг, страх, любое человеческое чувство. Не прощали другого: трусости, растерянности, потери человеческого достоинства. Не прощали малодушия…