Охотники за головами

Двери лифта распахнулись, мы вошли в него, стояли и ждали.

— Я просто подумал, — сказал я. — Этот человек, которого вы преследовали…

— Да?

— Это случайно не тот же самый, который пытал тебя в подвале?

Грааф улыбнулся:

— Как ты догадался?

— Просто предположил.

Двери снова закрылись.

— И ты удовлетворился простым задержанием?

Грааф поднял одну бровь:

— Тебе в это трудно поверить?

Я пожал плечами. Лифт поехал вниз.

— План был — отнять у него жизнь, — сказал Грааф.

— Значит, было за что отомстить?

— Да.

— А какая ответственность бывает в нидерландской армии за умышленное убийство?

— Всегда есть способ сделать, что никто ничего не узнает. Курацит.

— Яд? Которым смазывают стрелы?

— Им пользуются охотники за головами в нашей части света.

Намеренная двусмысленность, понял я.

— Раствор курацита в каучуковой капсуле размером с виноградину с острой, почти невидимой иглой. Помещается в матрас объекта. Когда объект ложится, игла вонзается в тело, которое своей тяжестью выдавливает яд из резиновой капсулы.

— Но он ведь был в доме, — сказал я. — И к тому же имел свидетеля в лице этой девушки.

— Именно.

— Так как ты его заставил выдать своих?

— Я предложил ему сделку. Велел моему товарищу держать его, а сам засунул его руки в мясорубку и сказал, что мы провернем их и скормим фарш собаке у него на глазах. Тут он и заговорил.

Я молча кивнул, представив себе эту сцену. Двери лифта открылись, и мы пошли к выходу. Я распахнул перед Граафом входную дверь.

— А что было потом, когда он все сказал?

— В каком смысле? — сказал Грааф, щурясь на небо.

— Ты-то выполнил свою часть сделки?

— Я-то… — ответил Грааф, достал из нагрудного кармана темные очки «Мауи Джим-Титаниум» и надел их. — Я всегда выполняю свою часть сделки.

— Значит, простой арест? Стоило ради этого два месяца охотиться за этим типом, да еще рискуя жизнью?

Грааф тихо рассмеялся.

— Ты не понимаешь, Роджер. Для таких, как я, прекратить охоту — это невозможно. Я, как и моя собака, — результат селекции и дрессировки. Риска для нас просто не существует. Я как запущенная ракета с тепловым наведением — ее не остановишь, она сама, в силу своего устройства, стремится к саморазрушению. Вот тебе случай проверить свои познания в психологии. — Он взял меня за локоть, улыбнулся тонкой улыбкой и прошептал: — Только этот диагноз держи при себе.

Я продолжал стоять, придерживая дверь.

— А девушка? Ее ты как заставил заговорить?

— Ей было четырнадцать лет.

— И?

— А сам как думаешь?

— Я не знаю.

Грааф глубоко вздохнул.

— Я не понимаю, почему у тебя сложилось такое мнение обо мне, Роджер. Я не допрашиваю несовершеннолетних девочек. Я взял ее с собой в Парамарибо, купил ей билет на самолет из собственного солдатского жалованья и первым же рейсом отправил домой к родителям, пока суринамская полиция не успела вонзить в нее свои когти.

Я смотрел ему вслед, пока он шел быстрым шагом к серебристому «лексусу-GS430» на парковке.

Этот осенний день был ослепительно прекрасен. А в день моей свадьбы шел дождь.

10. Порок сердца

Я в третий раз нажал на кнопку Лотте Мадсен на щитке домофона. Правда, таблички с именем рядом не было, но я уже столько раз в жизни звонил в эту дверь на Эйлерт-Сундс-гате, что вряд ли мог перепутать.

Стемнело и похолодало рано и резко. Я поежился. Лотте долго медлила, когда я позвонил ей с работы после обеденного перерыва и спросил, можно ли к ней зайти после восьми. Когда же она наконец довольно односложно удостоила меня аудиенции, я понял, что это было, видимо, нарушение данной самой себе клятвы: никогда больше не иметь дела с человеком, который ее так безжалостно бросил.

Домофон закурлыкал, и я рванул на себя дверь подъезда, словно боясь упустить единственный шанс. И пошел по лестнице, не воспользовавшись лифтом, чтобы не столкнуться с каким-нибудь любопытным соседом, который запросто начнет разглядывать, опознает и сделает выводы.

Лотте чуть приоткрыла дверь, и я смог разглядеть ее бледное лицо.

И шагнул внутрь, закрывая за собой дверь:

— Вот и я.

Он не ответила. Как обычно.

— Ну как поживаешь? — спросил я.