Охотники за каучуком

— Да! Я знаю, что казна ваша хорошо охраняется; знаю, что там постоянно находятся человек тридцать, которые встретили бы нас ружейным огнем, не считая тех молодцов, которые попотчевали бы нас своими отравленными спичками… Неправда ли, это кажется вам очень забавным? .. Но мы не так глупы, голубчик, и тоже умеем дорожить своей шкурой! Оборудуем это дело, не получив ни одной царапины, понимаете ли? Вот почему я рассчитываю на вас, что вы облегчите нам это дело! Так вот, вы проводите нас к дому, как будто мы ваши старые друзья, и введете в казнохранилище, а тогда мы решим, какой взять с вас выкуп. Но смотрите, не пробуйте нас обмануть: я имею привычку принимать свои меры предосторожности. Знайте, что если только вы шевельнетесь, если сделаете хоть малейший жест, мы выпустим из вас все потроха! Теперь вы знаете, господинчик, чем вы можете выкупить свою жизнь!

Во время этой пространной тирады Шарль продолжал хранить упорное молчание, как бы не видя и не слыша ничего из того, что происходило вокруг него.

Это презрительное спокойствие вывело Луша из себя, и он дал волю приступу бешеной злобы.

Товарищи его разразились целым градом ругани и проклятий; даже мура, до того невозмутимые и, по-видимому, совершенно равнодушные, огласили воздух дикими звуками.

— Ах, так ты так! — заревел негодяй. — Ты еще не знаешь, сколько ненависти таится в сердце человека, проведшего тридцать лет своей жизни на каторге, в этом аду… Вы по горло сыты и пьяны, а мы подыхаем с голоду… Теперь, когда вы в нашей власти, вы еще бравируете нами! Ну, так я скажу, что мы хотим не ваших денег. Я мог бы, пожалуй, пресытившись всем, если не отпустить вас на все четыре стороны, то все-таки пощадить вашу жизнь при условии, что вы станете работать на нас… Но теперь кровавый туман застилает мне глаза, и я хочу крови, да, крови! .. А-а, вы ничего не говорите! .. Но черт возьми, у вас есть красавица жена и детвора! ..

— Молчи, негодяй! — воскликнул Шарль громовым голосом, делая страшное усилие, чтобы разорвать свои путы.

— Ага! .. Вот что вас заставляет плясать — когда говорят о вашей бабе, и ребятах! — заговорил Луш, снова становясь несколько спокойнее.

— Ну так знайте, что все они будут своим порядком прирезаны, могу вам поручиться за это, а мясо их отдадим рыбам в реке, чтобы они хорошенько разжирели на сладком мясе! А после того мы позаботимся и о вас!

— Лжешь, мерзавец! Лжешь и сам дрожишь за себя! Ты знаешь, что моей семье нечего бояться! Что касается меня, то ты и не воображай, что можешь меня запугать и заставить сдаться на твои условия! Кому? Каторжнику! Да в уме ли ты?!

— Болтайте себе, батюшка, сколько угодно: меня это, признаюсь, забавляет… Ну, а теперь мы приступим к делу! Эй, ребята, нет ли у кого-нибудь из вас пропитанного серой фитиля? Мы пока, ради забавы, поджарим ему уши, а там придумаем еще какие-нибудь другие развлечения… Вот вы увидите, ребятушки, как это будет весело!

В этот момент один из мулатов подошел к Лушу и сказал ему на кайенском наречии:

— Послушай, приятель, если ты хочешь позабавиться и других позабавить, а кстати и сломить упрямство серингуеро, то предоставь это мне: я за это берусь!

— При условии, что ты ему не повредишь, он нам нужен!

— Не бойся, будет жив!

— Ну так делай, что знаешь!

Мулат, весьма довольный такой сговорчивостью, подозвал одного из своих товарищей и произнес несколько слов по-португальски.

Тот побежал куда-то и спустя несколько минут вернулся, с трудом ведя за собой норовистого коня, бешеные порывы которого едва сдерживали самые варварски строгие удила, безобразно затянутые.

— Хорошо! — сказал добровольный палач.

— Что ты хочешь делать? — спросил его Луш.

— Дать ему объездить вот этого коня, с которым ни один из нас не мог ничего сделать.

Слова эти вызвали у мура протяжный, дикий рев восхищения. Очевидно, предполагаемый способ выездки дикого коня должен был представлять собой нечто ужасное, чтобы так обрадовать этих дикарей.

Напуганная их воем лошадь поднялась на дыбы и стала бить ногами. Но два длинных лассо, кинутых с необычайной ловкостью, в один и тот же момент скрутили коня по передним и задним ногам и мгновенно парализовали движения благородного животного. Лишенный возможности биться, но не усмиренный, конь стоял теперь неподвижно, дрожа всем телом.

Тем временем мура, очевидно посвященные в план мулата, побежали за своими конями, в одно мгновение вскочили на них, галопом примчались обратно и выстроились широким кольцом, потрясая в воздухе своими лассо.

Мулат сделал знак Геркулесу, неимоверная сила которого была ему известна, и приказал взять пленника и взвалить его на спину дикого жеребца. Геркулес придерживал его в лежачем положении, а двое ловких и проворных мулатов привязывали его крепкими лассо к спине дрожащего от гнева коня. Теперь мура расширили круг настолько, что между ними оставалось приблизительно по двадцать метров.

В это самое время Луш окликнул мулата:

— А ты можешь поручиться, что этот бешеный жеребец не прорвется? ..