Охотники за каучуком

— Осторожнее, милый мой господинчик, осторожнее: такое рукоприкладство не проходит даром; это оплачивается особо. Предупреждаю вас, что новая подобная выходка с вашей стороны будет смертным приговором одному из ваших близких! Надеюсь, вы не столь наивны, чтобы не понимать, что их жизнь гарантирует мою безопасность. А потому поспешите извиниться передо мной и отошлите же этого индейца, который, кажется, целится в меня из своего сарбакана! Между прочим, могу вас успокоить: с вашими ничего неприятного не случится; с ними будут хорошо обходиться… я не намерен вымещать на них свою злобу и ненависть к белой расе; я хочу от вас только денег, а они являются для меня чеками на получение этих денег. И потому, естественно, я буду их беречь и охранять. Я не спрашиваю вас, согласны ли вы на мои условия… Я убежден, что вы все это обдумаете, и ваши размышления приведут к желанным для меня результатам! Итак, ровно через три месяца, день в день и час в час, мои уполномоченные будут ожидать вас здесь, чтобы получить от вас первый взнос. В случае, если бы вы раньше срока собрали нужную сумму звонкой монетой, то костер, зажженный на вершине горы Тартаругал, известит меня о вашем прибытии, и во всякое время — добро пожаловать. Впрочем, еще одно слово: предупреждаю вас, что ваши возлюбленные ангелы находятся в надежном месте, и похитить их у меня не так-то легко. А если бы вы все-таки вздумали попытаться похитить их, то я не задумаюсь ни на минуту отправить их на тот свет. А затем, честь имею кланяться и желаю вам, чтобы Бог богачей был благосклонен к вам! Прощайте, или, вернее, до свидания!

ГЛАВА VI

Жалобы Луша и его друзей. — Свобода худшая, чем плен. — Сообщение. — Заговор против Диего. — Планы и замыслы. — У маркитанта. — Ночь репрессий. — Заговорщики. — Хижина вождя. — Громкий храп человека, который больше не проснется. — Подвиг Геркулеса. — Жестокость убийцы. — Свист змеи тригоноцефала. — Страшное видение. — Живой мертвец. — Пойманы в ловушку. — Жертва своего предательства. — Диего обещает расплатиться за все.

— Ну-с, господин Луш, что ты теперь скажешь? Ты наш набольший и умнейшая голова!

— Да что, любезнейший мой Красняк, скажу, что мне решительно нечего вам сказать!

— Ну а ты, Геркулес, толстяк тяжеловесный, что можешь сказать о нашем настоящем положении? Какое твое мнение?

— Ба! Да я вовсе не для того рожден, чтобы иметь какое-нибудь мнение; вы посмотрите только на меня: разве моя башка устроена так, чтобы размышлять или рассуждать? Я могу только вам сказать, что чертовски скучаю! Вот и все!

— И мы тоже совершенно дохнем здесь от скуки! — разом воскликнули каторжники, возившиеся с починкой парового катера, похищенного при разгроме серингаля на Арагуари.

— Хм! А как нас знатно обокрали! — продолжал Красный с горечью. — С того самого дня, когда мы так лихо распростились с «Форелью» и откланялись господам надзирателям острога, мы не Бог весть что выиграли!

Кто бы мог подумать, что так выйдет! — вмешался в разговор Кривой, у которого пот струился со лба, и рубаха дымилась, как бока загнанной клячи. — Мы думали, что, вырвавшись оттуда, прямо попадем в блаженную страну, где будем пить сколько влезет, есть до отвала и затем снова пить до одурения, а потом нежиться на солнце, как кайманы… Ну, а на деле вышло…

— Вышло, что нам приходится работать, как неграм… тогда как сами эти негры ничего не делают, проклятые бездельники!

— Это доказывает, что поговорки не всегда говорят правду, нередко врут! — серьезно и поучительно заметил Луш.

— Как ты легко смотришь на это, старина!

— Ну, а ты смотри иначе, если хочешь или, вернее, если можешь!

— Конечно, я хотел бы смотреть на это иначе. А вы, ребята?

— Да, да… и с нас этой жизни хватит!

— Неужели только и есть отрады, что работать, как подневольные, с утра и до ночи, да портить себе кровь?!

— И если бы нам хоть платили за это, а то ведь только и награды, что пинки да ругань!

— И выходит, что мы — покорные рабы этих неумытых рож, этих негров, которые заставляют нас работать, как невольников, а потом еще выторговывают у нас каждый кусок лепешки, каждую горсть куака, каждый лоскут сушеной рыбы…

— И ко всему тому, еще никогда не быть уверенным в завтрашнем дне и не понимать ничего из их тарабарщины, кроме нескольких слов, пойманных на лету!

— Воля ваша, это не жизнь! И черт меня побери, если мы не прогадали, когда вырвались из острога на волю!

— Каторжные там — невольники здесь, не все ли равно? Одно другого стоит!

— Там дальше видно будет! — сказал Луш все так же невозмутимо.