Охотники за каучуком

— А, это ты, Клементино, — сказал молодой человек, — что тебе?

Индейцы охотно носят португальские имена, которыми они в сношениях с белыми заменяют свои туземные прозвища, и с гордостью откликаются на них даже и среди своих, если хоть один раз побывали в обществе белых людей. Выказывая по отношению к белым величайшее презрение и пренебрежение, они тем не менее прежде всего спешат узнать их имена и тотчас же присваивают их себе, щеголяя ими среди своих в родной деревне. Этим объясняется, что часто в самых отдаленных и глухих деревнях, далеких от всяких цивилизованных центров, вы встретите туземцев, зовущихся Маноэль, Антонио, Жуан, Бернардо или Аугостиньо.

На вопрос Шарля Клементино отвечал коротко:

— Я хочу уйти!

— Как, уйти теперь?.. Почему?

— Мы идем слишком далеко!

— Но ведь ты и твои товарищи обещали сопровождать нас еще в течение трех дней пути!

— Это правда, но это слишком долго — еще три дня!

— Если вы самовольно уйдете, то не получите обещанного вознаграждения!

— Это ничего, мы все-таки уйдем!

— Сейчас же?

— Да!

— Но послушайте, ведь это же безумие! Подождите до завтра: ты проводишь нас к индейцу, который должен снабдить нас пирогами!

Клементино на это ничего не ответил.

— Знаешь ты этого индейца?

— Да.

— Кто он такой?

— Это мой дядя!

— Так почему же ты не хочешь повидаться с ним?

— Он — канаемэ!

— Что ты городишь! Здесь нет никаких канаемэ!

— Все, кто убивает, те канаемэ!

— Тот, кого он убил, этот твой дядя, был тебе друг или родственник?

— Да, это был мой брат!

— Хм, черт возьми! Значит, твой дядя ужасный негодяй.

Клементино пожал плечами и с величайшим равнодушием прошептал:

— Да, негодяй!

— А ведь ты говорил, что он твой друг?

— Да, это правда, он мой друг!

— Ты говорил, что долго жил с ним?

— Это правда, я долго жил с ним.

— Даже и после того, как он убил твоего брата?

— Да, господин!

— И ты не подумал отомстить за брата?

— Я не знаю! — отозвался Клементино удивленно, по-видимому, совершенно недоумевая, что это значило — отомстить.

— Так, значит, потому только, что твой дядя канаемэ, ты не хочешь проводить нас к нему?

— Я не знаю!

— Да ведь ты только что сказал мне это!

— Да, господин!

И Клементино вопреки всякой логике продолжал говорить как автомат, причем доводы Шарля не поколебали в нем его животного, бессмысленного упорства.

Шарль, которому удалось привязать к себе тапуйев, береговых индейцев, и завоевать симпатии славных и умных мундуруку, совершенно не понимал этого умышленного тупоумия. Ни он, ни его товарищи не могли уяснить столь удивительной разницы между людьми одной и той же расы, живущими на сравнительно незначительном расстоянии друг от друга и при условиях, мало чем отличающихся одни от других.

— Я сильно опасаюсь, — проговорил он по-французски своим товарищам, — чтобы нам вскоре не пришлось рассчитывать исключительно на свои собственные силы!

Затем он снова обратился к Клементино.

— Но послушай, ты окончательно решил уйти?

— Да!

— И твои товарищи тоже?

— И мои товарищи тоже!

— Останься хоть до завтрашнего вечера! Согласен?

— Не знаю.

— Я дам каждому из вас вдвое больше, чем было условлено.

— Да, господин!

— Ну, значит, я могу рассчитывать на тебя.

— Да!

— Ну, и прекрасно… Теперь иди спать!

Поутру Маркиз проснулся первым, и крик удивления и негодования невольно вырвался у молодого француза: ночью индейцы собрали свои пожитки, захватили оружие, кисеты, свернули свои гамаки и бесшумно удалились. Ушли даже без заработанной ими платы, так как белые, опасаясь дезертирства, догадались прибрать ящики и тюки под свои гамаки.

Глава VIII

Обретение одной пироги. — Дерево для весел. — На Куйт-Анау. — Маркиз ошеломлен полученными сведениями. — Нет багра. — Импровизированная кузница, молот и наковальня. — Леса. — Каким образом Шарль одним выстрелом отсекает лиану. — Ловля пираруку. — Рыба весом в пятьдесят килограммов и длиною в три метра. — Маркиз очень доволен тем, что ему предстоит сделаться коптильщиком. — Неожиданное посещение. — Кайман. — Смертельная опасность. — Страшная борьба. — Подвиг Винкельмана. — Врукопашную с кайманом. — Эльзасец уверяет, не без основания, что кайман — та же ящерица.

Дезертирство индейцев паоксиано не вызвало даже и тени ропота или возмущения; все предвидели это и ожидали, но несколько позднее, правда. Впрочем, тащить за собой против их воли людей по совершенно дикой местности — это скорее стеснительно, затруднительно, а главное, создает ежеминутную тревогу и беспокойство.