Кто сочтет, сколько горечи, обид и желчи скопилось у меня на дне души, капля за каплей, прежде, чем я из этих двух су на чай собрал ту сумму, которой хватило на обратный путь на родину!
Я вернулся беспомощный, не пригодный к ручному труду, без гроша, несчастный, а, главное, чужой на своей родине, чужой и своим братьям-соплеменникам; я не понимал ни их языка, ни их потребностей, ни их вкусов, ни привычек и обычаев. Я был испорчен, развращен вашей цивилизацией. Я был жертвой этой цивилизации, которая ничего мне не дала и все у меня отняла; я до безумия жаждал ее утонченных наслаждений, которых едва успел отведать и которые только видел мельком.
Зачем навязали мне эту проклятую цивилизацию, которой я не просил? Зачем сделали из меня ученого, когда я ничего так ни желал, как оставаться простым рабочим негром?
И вот, побуждаемый этой ненасытной жаждой наслаждений, я сделался золотоискателем и в конце концов напал на богатую залежь.
Я имел глупость войти в компанию с капиталистами… конечно, людьми белой расы. Они лишили меня моего прииска и разбогатели за мой счет. Тогда я собрал вокруг себя несколько человек без предрассудков, людей решительных и энергичных, и расправился с негодяями, когда суд отказал мне в удовлетворении. Главный виновник моего разорения поплатился и за себя, и за других… Я был вне себя, я себя не помнил!
Прожив, как хищный зверь, целых два года, скитаясь по лесам и болотам, я, наконец, подошел к одной деревне. И здесь меня схватили, изнемогающего от голода, покрытого гнойными ранами, умирающего от злокачественной болотной лихорадки. Я не мог даже сопротивляться… И вот я из больницы попал на скамью подсудимых, а затем злополучный Жак, которого вы видите перед собой, был приговорен к десяти годам каторжных работ добрыми и справедливыми господами судьями, конечно, белыми, которые, по-видимому, оказались даже милостивыми к нему.
Вскоре я бежал с каторги и в конце концов добрался до спорной территории, после целого ряда приключений, которые только усилили мою ненависть к людям вашей расы. Здесь я заболел оспой, которая изуродовала меня, как видите. Но нет худа без добра: эта болезнь сделала меня неузнаваемым до такой степени, что те, кого вы сейчас назвали моими друзьями, те беглые каторжники, о которых вы говорите, даже и не подозревают, кто я такой. А теперь я хочу быть богат, хочу обладать золотом, которое может дать решительно все, ведь все на свете продажно, все можно купить! Несколько дней тому назад я уже думал, что достиг своей цели; я был так близок к ней. Я убил человека для того только, чтобы овладеть его золотом… Это был мулат, следовательно, полубелый, и я получил только полуудовлетворение; я потешил свое чувство ненависти, но не достиг своей цели: золото его исчезло и его нигде не могли разыскать. Но сегодня счастье снова улыбнулось мне: вы попали в мои руки. Теперь вы заплатите мне за других. Как видите, у меня нет выбора; кроме того, я так решил и так хочу! Вот вам мой ультиматум: члены вашей семьи, в настоящее время находящиеся в моих руках, будут возвращены вам при уплате выкупа в миллион франков, который вы можете уплатить мне частями, но все — звонкой монетой. Вы можете уплачивать в счет этой суммы за каждого из членов вашей семьи по двести тысяч франков, при уплате которых вам будет каждый раз возвращен кто-нибудь из моих пленников. Даю вам три месяца срока до первого платежа; по прошествии же этого срока одного из ваших детей убьют…
При этих словах Шарль дико вскрикнул от отчаяния и вцепился в горло негодяю, как разъяренный тигр.
Но Диего успел высвободиться из его железных пальцев и, придержав в свою очередь обезумевшего от горя и гнева молодого француза, сказал спокойным, насмешливым тоном: