Причалы Ротерхайта и Саутуорка остаются позади. Катер проходит между массивными опорами Лондонского моста, минует Вестминстер и Ламбет, Челси и Баттерси, железнодорожную станцию Фулем и, наконец, ненадолго причаливает к берегу у Чизика, чтобы взять на борт груз для Мортлейка.
У пристани в Кью уже ожидает открытый экипаж и два фургона с брезентовым верхом. Хукер делает знак кучеру подъехать.
Пока Хукер, Викхэм и доктор Хиллер следят за выгрузкой мешков, Шарни подзывает возниц, и они вместе с матросами перетаскивают мешки на свои повозки и аккуратно укладывают их под серый брезент.
Не проходит и получаса, как экипаж с четырьмя ботаниками и два подпрыгивающих и скрипящих фургона катят прямо на юго-запад по проселочной дороге, мимо возделанных полей и зеленых лугов.
Когда они въезжают в главные ворота ботанического сада в Кью, солнце уже тонет в черной дымке, которая стелется над виднеющимся вдали городом.
Этот крупнейший в мире ботанический сад возник за сто шестнадцать лет до описываемых событий благодаря прихоти принца Уэльского и, перейдя в 1840 году в собственность государства, стал приобретать все большее значение в осуществлении английской колониальной политики. На огромной площади раскинулись благоухающие растения самой причудливой формы и расцветки, альпийские горки и дорожки, пересеченные густой сетью оросительных каналов и прудов.
Из оранжерей выходят последние посетители.
Шарни показывает на длинное многоэтажное здание, стоящее на краю площадки, и поясняет Викхэму:
— Наш институт!
Повозки останавливаются перед одной из теплиц. Шарни отпирает бронзовым ключом двери, и возчики начинают переносить мешки в просторное помещение. Теплый и влажный воздух теплицы напоен одурманивающим ароматом. В длинных ящиках с землей, на темных стволах пальм, на подушках мха, меж листьев и ветвей — повсюду орхидеи, поодиночке, группами, целыми гроздьями. Их цветы напоминают змей, разинутые пасти, бабочек. Одни излучают нежный, мягкий свет, другие точно горят ярким пламенем, третьи словно усыпаны искрами.
— Это те самые, которые вы нам присылали, — говорит Хукер Викхэму. — Чудесные экземпляры! Право, мне очень жаль их. Завтра придется выбросить их отсюда.
— Из-за семян гевеи?
— Да, другого места нет. Поскольку не было точно известно, когда вы приедете, мы вынуждены были принять такое варварское решение.
— Жаль, — соглашается Викхэм.
Немного погодя Хукер провожает его в дом для гостей, расположенный в северной части сада. Слуга показывает Викхэму приготовленные для него две комнаты.
Его багаж уже здесь. Генри Викхэм принимает ванну и переодевается.
Выйдя на террасу, перед которой посреди цементного бассейна бьет фонтан, он застает ожидающих его доктора Хиллера и Шарни.
Коллеги решают поужинать вчетвером. Потом недолго беседуют и договариваются о встрече на следующий день.
На прощание Хукер крепко пожимает Викхэму руку.
— Можете быть уверены, что здесь вы найдете настоящих друзей, мистер Викхэм!
— Покойной ночи!
Доктор Хиллер любезно произносит:
— Мне было чрезвычайно приятно!
17
В течение четырех дней ботанический сад в Кью закрыт для посетителей.
В теплице, отведенной под семена гевеи, трудится больше тридцати опытных садовников. Они извлекают из земли вместе с корнями бесчисленные разноцветные орхидеи, сияющие всеми цветами радуги, разрыхляют влажную черную землю в ящиках и досыпают в них свежего перегноя.
Генри Викхэм открывает один из сложенных у входа мешков и достает оттуда комок мха, в который вдавлены желтые семена.
Хукер, стоящий рядом, внимательно рассматривает их.
— Значит, вы уверены, что они дадут всходы, мистер Викхэм?
— Во всяком случае, часть из них, сэр. Но для наших целей будет довольно и этого.
Тачка за тачкой катится по усыпанным гравием дорожкам теплицы. Лопаты и грабли раскидывают сваленную в кучу землю и аккуратно разравнивают ее.
На пустые тачки охапками сваливают орхидеи. Рабочие выкатывают их наружу и выбрасывают у задней стены оранжереи.
Наконец Генри Викхэм кладет в землю первые семена.
Хукер крепко пожимает ему руку.
— За успех!
Под наблюдением Хиллера и Шарни садовники начинают высевать семена, протыкая для каждого лунку в рыхлой земле. Место, где положено зерно, отмечают колышком. К вечеру второго дня вся земля в оранжерее покрывается целым лесом колышков.
Приходится освободить под гевею еще одну теплицу.
Хукер, горестно вздыхая, оглядывает увядшие на солнце, утратившие свой аромат, грязновато-пестрые орхидеи, наваленные кучей у входа. Прошло меньше часа, а тяжелые, мясистые цветы уже сморщились и опали, безвозвратно потускнели их яркие краски. Безжизненными плетями свисают корни; словно страдая от боли, свернулись листья, навсегда закрылись причудливые пасти цветов.
— Какая жалость! — не удерживается от восклицания доктор Хиллер, выходя из оранжереи.
Хукер соглашается.
— Да, но другого выхода нет.
Он направляется в здание института, проходит в свой кабинет и садится за письмо, которое начинает словами:
«Милорд! Спешу уведомить Вас…»
Закончив письмо, он вручает его посыльному.