Охотники за каучуком

Куда бы ни доносилось это известие, оно везде давало богатейшую пищу людской фантазии. И вот уж не один наместник его величества последовал примеру своего соотечественника из Латакунги; многие стали набирать солдат, закупать лошадей и оружие и поспешно запасаться у индейцев продовольствием, чтобы первыми двинуться в поход к далекой стране золота. Это были люди, некогда выпущенные из застенков Барселоны и Мадрида и посланные завоевывать новые земли для испанской короны, это были люди, помогавшие разгромить государство инков, сражавшиеся потом с бандами мятежника Альмагро и теперь не желавшие довольствоваться своей долей захваченных сокровищ, — люди, которые рвались к новым приключениям и новому богатству.

Одним из таких людей был Гонсало Писарро.

6

Генерал приподнимается на своем ложе, взгляд его прикован к губам Орельяны, который рассказывает о том, что сообщили маку, Писарро ловит каждое его слово.

— Наконец-то! — хрипло произносит он.

— Да, это добрая весть, — бросает Орельяна. — Только мало было бы от нее толку, если бы не…

Он показывает на Рамиреса. Генерал провожает его жест взглядом.

— Хотите о чем-то доложить, лейтенант?

— Так точно, ваша милость.

Отец Карвахаль опять сидит на чурбаке у входа, склонившись над своим молитвенником. Он поднимает голову и прислушивается к словам Рамиреса.

Писарро недоверчиво переспрашивает:

— Так, значит, это не смола?

Рамирес подзывает Педро. Тот при всех растягивает одеяло и наливает в него воду. Все словно зачарованные не сводят глаз с диковинного материала, провисшего под тяжестью воды.

— Замечательно! — нарушает молчание Орельяна.

Писарро с облегчением вздыхает.

— Да, настоящее открытие!

И он рассыпается в похвалах и изъявлениях благодарности. Рамирес перебивает его.

— А как быть, ваша милость, если краснокожие не подпустят нас к деревьям?

Писарро разражается хохотом.

— Вождь требует, чтобы ему выдали пленную.

— Что?! Да я велю высечь мерзавца! — Но тут вмешивается Орельяна.

— Зачем спорить, Гонсало! Эта индейская девка все равно молчит как рыба.

— Гм!

— И не ест ни крошки. Ей одна дорога — в могилу.

— В самом деле?

Он задумывается.

— Ну что ж, пусть забирают ее!

Писарро кряхтит и пытается встать со своего ложа.

Тут его взгляд снова падает на Рамиреса.

— Чем вы недовольны, лейтенант? Жаль своей краснокожей милашки, а?

Рамирес молчит.

— Ну скажите, чего вы так носитесь с этой девкой?

Рамирес вздрагивает, резко поднимает голову.

— Это я ее захватил!

— Ну и что же?

— Она моя!

— Вы не останетесь внакладе.

— Эти краснокожие не имеют никаких прав на нее!

— И все равно они ее получат.

На минуту воцаряется молчание. Потом Рамирес твердо произносит:

— Я не отдам ее!

У Писарро на лбу вздувается жила.

— Вот что, — говорит он жестко. — У моего брата в отряде был непокорный офицер. Знаете, как с ним поступили?

Молчание.

— Утопили в первой попавшейся речке!

Лицо Рамиреса наливается кровью. Он резко поворачивается и выскакивает из палатки. Позади слышится голос генерала:

— Орельяна! Проследи, чтобы с деревьями ничего не случилось! Пошли туда людей или лучше сходи сам!

Орельяна выходит и догоняет Рамиреса.

— Какая вас муха укусила, лейтенант? Черт возьми, вечно вы злите генерала своей индианкой! Тогда, в деревне, я стал на вашу сторону, но теперь иное дело! Ведь мы уже знаем дорогу! Вы сами нашли этот сок! Карамба! Зачем же нам ввязываться в драку с краснокожими? Только они и могут приготовить этот сок, ведь ни вы, ни я и никто другой из наших понятия не имеет, как это делается.

Рамирес медленно приближается к своей палатке. Отдергивает полог, прикрывающий вход, и застывает на месте, вглядываясь в глубину помещения. Там на земле лежит Туахала. Прыжок — и он нагибается над распростертой девушкой. Переворачивает ее, видит странный блеск неестественно расширенных глаз. Окликает ее, хватает одеяла со своей постели. Чувствует на своей руке горячее дыхание Туахалы. Она вскрикивает, отбивается, отталкивает одеяло. Стройное тело девушки изгибается дугой, когда он пытается успокоить ее. Рамирес силой укладывает ее на постель, и тут она вдруг сникает, грудь ее тяжело ходит, дыхание становится прерывистым.

Рамиресу приходится несколько раз громко звать Педро, прежде чем тот, отодвинув полог, входит в палатку. Увидев Туахалу, он пугается.

— Это дурная болезнь, господин!