— И что? Я ее видел, и задал себе тот же вопрос.
— Какой?
— "Кто же была твоя мать?"
— Моя?
— А она улыбнулась — и я почти что умер, Банашар. Почти что. Кровь в мозгах вскипела, почти что наружу пошла. Тогда бы умер точно. Но она мне сказала, и это не андийское имя было, и по виду видно, что она наполовину человек, но опять — таки, кто может реально судить? Не я.
— Так как там было имя?
— Леди Зависть, которая порвала с самим Аномандером Рейком и отомстила, взяв в любовники его сына. Круто, а? Ну, если она такова, как дочка, с такой улыбкой… да, зависть — слово подходящее для любой женщины на свете. Боги… Эй, Банашар, что не так? Тебя что, затошнило вдруг? И эль не плох, не такой, как прошлой ночью, это так. Смотри, если задумал заполнить тарелку, то тарелок тут нет. Понял? А доски на полу кривые — я поскользнусь и ногу ушибу, и стану очень печальным. Ради Худа, человече, подыши поглубже!
Опершись на перекошенную, покрытую пятнами барную стойку в пятнадцати шагах от них, человек, которого Банашар нарек Иноземцем, поглаживал флягу с "Малазским темным". К этому напитку он пристрастился, невзирая на стоимость. Он слышал бестолковые препирательства бывшего жреца и старшего сержанта за столом позади. Последнее время они часто так. В другую ночь Иноземец подумал бы: а не сесть ли к ним, насладиться интересным, хотя обыкновенно грустным, представлением?
Но не сейчас.
Не с НИМИ, сидящими вон там.
Надо подумать, и подумать крепко. Нужно принять решение; он с трепетом страха ощутил, что решение это изменит его судьбу.
— Щуп, не подашь ли еще темного?
Карака "Топленая Крыса", казалось, страстно желает оторваться от пирса, что на южной стороне реки — отлив мягко тянул ее за собой. Покрытая царапинами обшивка, свежая краска, необычная косая оснастка и большое рулевое весло на корме — все это притягивало внимание немногочисленных моряков и рыбаков, забредавших сюда в последние дни. "Это раздражает", думал капитан, "однако Опонны все еще мило улыбаются — двумя устами — и вскоре мы будем далеко. Наконец-то. Прочь от проклятого города, чем скорее, тем лучше".
Первый помощник Чешуя лежал, скорчившись, на палубе, все еще страдая от синяков и ссадин, полученных в пьяной толпе. Уклончивый взор капитана скользнул по нему лишь на миг. Они причалили, набили трюмы, Мыш сидит в своем громоздком "гнезде" — человек этот безумен, словно белка со сломанным хвостом! — и все выглядит спокойным. Таким спокойным, что нервы капитана ходят ходуном.
Дело не только в лихорадке злобы, поразившей почти всех в клятом городе — все эти ядовитые слухи о измене и убийствах на Семиградье, неофициальный погром виканов — дело еще в кое-чем.
Почесав стерню на бритом темечке, Картерон Сухарь поворотился и устремил взор на замок Обманщика. Разумеется, почти все окна темные. Огонек в домике у верха Ступеней — это должен быть Люббен, горбатый хранитель. Наверное, ходит взад и вперед — как всегда, когда Замок навещают нежеланные гости. Конечно, все гости нежеланны, хотя новый кулак, прибывший месяц назад, этот Араган — он бывал здесь прежде и знает, как лучше себя вести. То есть держаться незаметно и не поднимать голову над парапетом. "Как знать? Может, Араган сейчас пьет с Люббеном".
Незваные гости… Вроде Верховного Мага Тайскренна. Давным-давно Картерон Сухарь слишком часто общался с этим змеем, стараясь не совершить ничего, о чем пришлось бы жалеть. "Не мне. Императору, наверное. Определенно самому Тайскренну. Но не мне". Хотелось бы ему оказаться наедине с ним. На один миг. Все, что нужно. Руки на тощую шею, проворот, рывок. И все дела. Просто. Нет проблемы.
"Какой проблемы?" Так спросил бы Келланвед, по обыкновению болезненно пыхтя. У Сухаря нашелся бы ответ. "Сам не знаю, Император, но полагаю: парочка проблем точно пропала". Он полагал, что ответ остроумный — хотя Келланвед мог бы не согласиться. "А Танцор — да. Ха-ха".
— Четыре дромона! — крикнул сверху Мыш.
Сухарь воззрился на идиота. — Мы в гавани! Чего ты ждал? Мыш, больше обедов посылать не буду. Тащи тушу вниз!
— Идут с севера, капитан. На мачтах… какое-то серебро…
Улыбка Сухаря превратилась в гримасу. Чертовски темно тут. Но Мыш не ошибается. "Серебро…это нехорошо. Нет, это очень плохо!" Он подошел к Чешуе и толкнул его. — Вставай. Пошли остаток команды в склады. Мне плевать, кто там охраняет — подкупите ублюдков. Хочу, чтобы мы сели поглубже и уползли как трехногий краб.
Моряк вылупил глаза: — Капитан?
— Они тебе весь разум из мозгов выбили? Неприятности.
Первый помощник сел и огляделся. — Стража?
— Нет, куда хуже.
— Вроде?
— Вроде Императрицы, дурак.
Чешуя был уже на ногах. — Припасы, так точно, сэр. Летим!
Сухарь смотрел в спину спешащего придурка. Команда пьяна. Тем хуже для них. И мало людей вообще. Плохая была идея — нырять в залив вслед за тонущей "Тряпичкой-Затычкой". Все эти акулы… потеряли той ночью четырех хороших моряков. "Хорошие моряки, плохие пловцы. Удивительно, как часто такое бывает".
Он снова начал озираться. "Проклятие, опять забыл. Нет шлюпок. Ну, что-нибудь всегда найдется".