Охотники за скальпами. Тропа войны. Дочь черного доктора.

— Братья и судьи, — опять заговорил Хиссо-ройо, — вы сами знаете, что требование мое справедливо. «Пленник принадлежит тому, кто захватил его», — так гласит наш закон. Он также и мой, потому что ваше племя — мое племя. Вы сами видели, как я первый поймал коня на лассо. Следовательно, и конь, и всадница принадлежат мне. Вы меня приняли в свою среду, сделали воином, потом военачальником. Скажите, обманул ли я когда-нибудь ваше доверие?

В ответ послышалось единодушное отрицание.

— Я верю в вашу справедливость, — продолжал Хиссо-ройо, — верю, что вы признаете законность моих требований. Теперь пусть встанет тот, кто оспаривает мое право, — высокомерно заключил Хиссо-ройо и замолчал.

Распорядитель заседания подал знак, вслед за которым раздался пронзительный крик глашатая:

— Уаконо! Уаконо! Уаконо!

Это имя поразило меня, как молнией. Ведь Уаконо был я!

Так, значит, Уаконо — соперник Хиссо-ройо! Тот самый индеец, которого мы привязали к дереву и одежда которого была теперь на мне!

Глашатай повторил свой призыв.

Ответом ему была мертвая тишина.

Среди индейцев было заметно недоумение и разочарование. Я один знал причину отсутствия Уаконо.

Неожиданный оборот дела еще усилил опасность моего и без того нелегкого положения. Я весь дрожал от волнения и, отпустив раздвинутые ветки, закрыл лицо. Так я боялся быть замеченным! Однако я скоро опомнился и снова решился выглянуть. В толпе заметно было движение, слышался шум и говор. В эту минуту из палатки вышел почтенный старик с совершенно белыми волосами (явление, редко встречающееся среди индейцев). Он сделал знак рукой, и все замолчали в ожидании.

— Братья! — начал старик. — Я, ваш предводитель и отец Уаконо, обращаюсь к вам за праведным судом! Не милости пришел я просить для своего сына, а только справедливости. Всем вам известно, что Уаконо — храбрый воин. Его щит украшен многими трофеями, отнятыми у ненавистных белых. Кто из вас станет отрицать его мужество?

В толпе раздался утвердительный гул.

— Хиссо-ройо — тоже храбрый воин, и я так же, как и вы, уважаю его заслуги.

Толпа громко и одобрительно зашумела. Видно было, что ее любимцем был не Уаконо, а Хиссо-ройо.

Отец Уаконо, очевидно, задетый за живое, после минутного молчания закончил свою речь несколько враждебным тоном:

— Повторяю вам, я уважаю Хиссо-ройо за его храбрость, но… прошу вас, братья, выслушайте меня. Природа двойственна. В ней есть день и ночь, зима и лето, зеленые равнины и мертвые пустыни. Так же двойствен и язык Хиссо-ройо. Его речь двоится, как язык гремучей змеи, и верить ей… нельзя!

Хнссо-ройо даже и не подумал защищаться против этого, вероятно, вполне справедливого обвинения. Он только ответил:

— Если Хиссо-ройо лжет, пусть совет не верит ему, а выслушает лишь его свидетелей. Они докажут, что Хиссо-ройо прав!

— Пусть сначала говорит Уаконо! Где Уаконо? — кричали члены совета.

Еще раз послышался зов глашатая, но, разумеется, вновь безуспешно.

— Братья! — снова молвил предводитель. — Моего сына нет в лагере, он поехал зачем-то обратно по нашей тропе и, наверное, скоро вернется. Ввиду этого я прошу вас на время отложить суд.

Среди присутствующих пронесся неодобрительный шепот. Хиссо-ройо снова обратился к совету:

— Я прошу только справедливости. По нашим законам суд не может откладываться. Пленники должны кому-нибудь принадлежать, и я предъявляю на них права. У меня есть доказательства. У Уаконо их нет, вот почему он и отсутствует.

— Уаконо не отсутствует! Он в лагере! — раздался чей-то голос. Неожиданное известие поразило всех.

— Кто говорит, что Уаконо в лагере? — спросил предводитель.

Из толпы вышел индеец, принявший меня за Уаконо.

— Уаконо в лагере, — повторил он. — Я разговаривал с ним.

— Когда?

— Недавно!

— Где?

Индеец указал на место нашей встречи.

— Он шел вон туда и скрылся между деревьями. Потом я его больше не видел.

Это сообщение еще более удивило всех. Никто не понимал, почему Уаконо, находясь в лагере, не выступил в защину своих прав. Или он совершенно отказался от пленницы и белого коня?

Отец Уаконо стоял молча, видимо, сильно смущенный. Несколько человек предложили обыскать рощу. Я замер от страха. Ведь если они это сделают, то непременно найдут меня, переодетого в костюм Уаконо, и убьют на месте или, скорее всего, замучают!

— Зачем нам искать Уаконо? — воскликнул Хиссо-ройо. — Он знает свое имя, и у него есть уши. Если хотите, позовите его еще раз.

Снова глашатай прокричал имя Уаконо, но ответа, естественно, не было.

Наступило долгое молчание. Наконец старший член совета встал, зажег трубку и передал ее своему левому соседу, этот следующему и так далее, пока трубка опять не обошла весь круг. Последний из куривших положил трубку в сторону и шепотом предложил вопрос своему соседу. Сосед отве чал ему так же шепотом, потом спрашивал следующего и так далее, пока не были опрошены все.

После этого было громко произнесено решение суда. Лошадь присудили Уаконо, а девушку — Хиссо-ройо.

Объявив приговор, совет сейчас же разошелся. Остальные тоже разбрелись восвояси и вскоре забыли о процессе.