Охотники за сказками

Сквозь неясную дымку заметно, как в высоте громоздятся, лениво движутся тяжелые тучи. Максимыч уводит лошадей с опушки в глубину бора.

— Скажите инженеру, — гудит он, оборачиваясь, — что я за повозкой на Белояр послал. Теперь в седле ему не годится.

Порыв ветра налетел и захлопнул раму. Качнулись и пошли шуметь вершинами сосны. Первый отдаленный рокот грома докатился до сторожки.

— С дальнего прицела начинает, — придвигаясь по нарам ближе к окну, оживляется Василий Петрович. — На луга бы теперь, ветер руками ловить!

— А если молния ударит? — замечает осторожно Костя Беленький.

— Хватай на лету! — загораются глаза лесного инженера по-мальчишески озорно.

Костя сразу дает почувствовать, что умеет отличить шутку от серьезного разговора, и понятливо усмехается: «Схватишь, пожалуй! Она так схватит, что и без рук останешься».

— Шучу, шучу! — произносит Василий Петрович. И, интересуясь мнением дедушки, спрашивает — Как думаешь, Григорьич, ветром пожара не раздует?

— Сейчас наглухо все зальет.

Туманов успокаивается и с наслаждением наблюдает из окна, как густо, наползая одна на другую, громоздятся тучи. Вспоминает и рассказывает:

— А я мальчишкой грозы не боялся. Раньше, в деревне, как увижу, что надвигается вот такая, — кивнул он за окно головой, — сейчас свои штаны на печку. Надеваю самые старенькие. Рубашонку разыщу, которая вся в заплатах, — и в луга. Ищи меня на дальних пожнях!

Вот где простор!.. Бурьян придорожный гнется. Травы так и ходят под ветром, рвутся куда-то. Кусты на пути трепещут, а над головой громадные черные тучи разворачиваются — вот-вот на землю рухнут. Хочется, чтобы разом обвалились — посмотреть, какая еще буря из них вырвется… Совсем немножко не хватает, чтобы на воздух подняться.

Разброшу руки в стороны — и полетел вместе с ветром, ноги едва земли касаются. И хочется с разбегу до туч подпрыгнуть, цапнуть их в охапку.

Слушаю я и уже не замечаю в комнате никого, кроме рассказчика. И приятели мои замерли. Тоже, видать, летят следом за Тумановым по грозовому лугу, прорезая и обтекая тучи.

Пригнувшись и вытягивая голову вперед, обгорелый и в обгорелой рубашке Василий Петрович неуклюже разведенными руками и сейчас будто нацеливается цапнуть ту, былую, ворохнувшую сердце тучу.

— Натешишься, прохлещет тебя дождем, и так на тишину и на сон потянет, что первая копушка сена — желанная постель. Заберешься в нее поглубже и не заметишь, как уснешь. Пока спишь — и рубашка, глядишь, просохла, и домой лугами идти — одно удовольствие…

Лесной инженер не закончил своего рассказа. Тучи, грудившиеся над бором, вдруг лопнули, завихрились летучим дымом. Сосны дрогнули. Поляна за окном, наша сторожка и все, что было в ней, озарилось ослепительно ярким светом. Неистовая молния рванулась из черноты и, с треском ломаясь огненными сучьями, пошла хлестать по угрюмым тучам.

— Начало ядреное! — передернул Василий Петрович плечами.

Новый удар грома, треснувший одновременно с молнией, тряхнул сторожку, широко раскатился по вершинам бора.

— И продолжение недурно!..

Бодрые замечания Туманова и нам придают смелости. И я в душе желаю, чтобы гром громыхал во всю ивановскую.

Только дедушка не разделяет подобного восторга: сидит спокойно на маленькой скамейке, прислушивается внимательно.

— О-оть, оть, оть! Близко бьет, голубушка, — замечает он. — Не зацепила бы ненароком… Окна поплотнее прихлопните.

А сам, поднявшись со скамейки, прикрывает задвижкой печную трубу.

— А то, чего доброго, и к нам через дымоход пожалует. Мало одной печали, как бы другую черти не накачали. По открытым дверям да по трубам молния хорошо стреляет. Вот это другое дело. Давно бы так: без буйства да без грохоту, — прислушиваясь, успокоительно замечает дед, когда вслед за тяжелым громовым раскатом густо зашумел крупный и частый дождь.

У старого лесника он вызывает совсем другие думы, чем у лесного инженера. И речь у деда совсем иная: ровная, спокойная, под стать монотонному гудению дождя.

— Тихого бы теперь да тепленького часика на два, на три. Мужики в деревне, наверно, глядят да радуются на такую благодать. Пойдут после дождя в поле хлебами любоваться. Начнут землю пальцами ковырять, чтобы узнать, глубоко ли промочило.

Расчувствовался дедушка, будто тронул кто-то у него старую, давно забытую струну и она гудит задумчиво и протяжно.

— Грибы тоже после хорошего дождичка дружнее пойдут. Ягоды сочнее нальются. Лесные дороги и те светлее да мягче станут. И тебе с Павлом, — обращается дедушка к Туманову, — удобнее будет в город ехать. Тряски меньше.

Василий Петрович давно, видать, ожидал возвращения к этому разговору. Ответ у него наготове.

— Сначала Максимыч донимал, теперь еще добавка. Что вы, уговорились, что ли, из леса меня выпроводить? Вот не думал! — пытается весело рассмеяться Туманов и морщится, неловко повернувшись. — Ожог-то пустяковый!

— Его мне лучше видно, — говорит дедушка. — Пока это еще цветочки! А что будет, когда ягодки пойдут?.. Он даст себя знать! Так что…