Охотники за сказками

Дедушка только мельком глянул, а хорошо заметил и строгое внимание Павки, и округлые, будто от недовольства надутые щеки, и темный знак под глазом.

— Сердит ты, Павел, как я погляжу, — замечает дедушка, словно просит Павку быть поласковей. И, меняя шутливый тон на деловой, предлагает: — Давай-ка, Павел Семеныч, с тебя и начнем.

Он достает из общей кучи пожитков Павкины лакированные сапоги, долго вертит их, ощупывая со всех сторон.

— Что же, обувь подходящая. Свою долю престольных праздников отгуляла… Пришей ушки и набей в носа пакли, а то, видишь, им все в небо хочется поглядеть, а мы по земле ходить будем, по пням да корягам лазить.

Мои купленные у старьевщика тупоносые полсапожки на резиновом ходу дедушка называет «замечательными щиблетами». Зато почти новые трикотажные носки, на пятках которых положено по первой суконной заплате, возвращает мне со словами:

— Заплаты отпори. Пятки заштопай.

Ботинки Кости Беленького он вообще откладывает в сторону.

— Богато тебя мать вырядила сосновые шишки топтать, — говорит он. — Для прогулки под окошком такая обувь по моде, а из лесу не пришлось бы нести ее россыпью. Дорогая штука получится.

Дедушка перетряхивает носки и портянки, спрашивает:

— А где четвертая пара?

— У меня свои крепкие, — протягивает Ленька черную поцарапанную сучьями ногу.

— А-а, вот оно что!

Уперев руки в колени, дедушка тихонько покачивается на чурбане.

— Пожаловаться не на что, ходилки важные.

Он переводит взгляд на поцарапанное лицо Леньки, присматривается к Павкиному синяку под глазом. Понимающе, с прищуром улыбаясь, замечает:

— Павел вон тоже, наверно, на ноги не жалуется. А голову не бережет. Вишь ты, как неудачно о сосну приложился. В лесу, ребятки, с такими делами надо поосторожнее… Вот так!.. Значит, договорились об этом?

Подтверждая дедушкину догадку и окончательно выдавая себя, Павка и Ленька в такт мотают головами.

— Тогда насчет обувки. Кроме свойской, другой не обзавелся, значит?

Ага, — подтверждает Ленька.

Понятно.

Дедушка Савел поднимается с чурбана и идет в свою сторожку. Оттуда возвращается с целой связкой обуви.

— Вот, подбирайте на выбор, — указывает он Косте и Леньке, бросая перед ними нанизанную на лыко вязанку новых лаптей.

— Ноги на ночь чистым дегтем помажешь, — наказывает дедушка Леньке. — А тебе, Павел, ноготки надо остричь. Вишь ты, какие отрастил!

Наши рыболовные снасти дедушка тоже тщательно осматривает.

Наслушались мы в деревне разговоров про боровых окуней, что вырастают под корягами по десяти фунтов и больше, — наплели лесок в девять, в двенадцать конских волос. Узлы затянули так, что развязывать и не берись — все равно ничего не получится. Каждая леска рассчитана на то, чтобы выдержать самую крупную рыбину. Длинные куканы, на которые мы будем рыбу насаживать, сделаны из такого шпагата, что вдвоем не оборвать.

Дедушка одобряет такую нашу предусмотрительность, но лески советует все-таки переплести заново.

— Сделайте из одной по две, вот и хорошо будет. А такими вожжами, какие вы принесли, рыбу перепугать можно.

Спорить с дедушкой не положено. Приходится резать прочно затянутые узлы, перекручивать лески на новый лад. Дед Савел проверяет нашу работу, похваливает:

— Молодцы, соколики! Кое-что вы делать умеете. Ленька стреляет во всех глазами, подергивает плечом.

Не терпится ему: «Когда же рыбу ловить?»

Мы ожидали, что, как только заявимся к деду, тут же он и начнет рассказывать нам сказки или поведет туда, куда только мы пожелаем: ловить рыбу, искать беличьи гнезда, покажет медвежьи берлоги и все те места, о которых сложены сказки, предания и легенды. Но вместо ожидаемых развлечений я сижу возле сторожки со своими носками, ножом отпарываю заплаты, а что дальше делать — не знаю.

— Иголку не захватил из дому? — спрашивает дедушка. Я смущенно мотаю головой.

— Эх, Квам, Квам!.. А еще сын солдата. Гордишься небось? А какой же из тебя солдат получится? Няньку придется с тобой в солдаты посылать.

Дедушка приносит иголку и небольшой клубок ниток.

— Давай-ка сюда носок!

Он засовывает внутрь облупившуюся от краски деревянную ложку и донышком аккуратно укладывает ее в худую пятку. Через ложку, как струны, одну за другой он протягивает нитки, подковыривая иглой края прохудившейся пятки.

Сразу видно, что дедушке это занятие не ново.

— Вот как надо, Квам. А то заплатами ты все пятки в кровь разотрешь… Берись-ка теперь, да посмелее. У тебя глаза молодые, зоркие… Вот так и клади: ниточку к ниточке. Крепко не стягивай, не сбори… Потом поперек начнешь. Через ниточку: сверху-снизу, сверху-снизу.

И дедушка показывает на руках, как нужно делать, плетет жесткими морщинистыми пальцами невидимую пятку.

— Так и пойдет, — подбадривает он.

Дома меня мальчишки на смех подняли бы, увидев за такой работой. Не положено у нас на деревне мужчинам белье стирать да носки штопать или другими бабьими делами заниматься. А дедушка все сам делает. Он смеется от души, когда видит, что Павка ушко к сапогу пришивает с наружной стороны.