Так вот, декан. Он был не таким душкой, как наш ректор, и крайне редко вызывал к себе кого-то из студентов. За все годы учёбы ни разу я еще не удостаивалась этой сомнительной чести — быть приглашённой на аудиенцию к суровому и неприятному, как горилла, Сергею Степановичу Кошкину. Да, вот такая милая и добродушная фамилия была у мужичка.
Догадаться, зачем меня вызвали, было несложно — наши педагоги, хоть и были, по большей части, стары, как мир, но всё же с некоторыми прелестями современных технологий, знакомы были. Удивляло лишь то, что всем понадобилось так много времени, чтобы прочитать все оды любви, что писали обо мне и моём мужчине.
Когда я, вежливо постучавшись и искренне надеясь, что это не прозвучало жалко или робко, заглянула в кабинет, декан поднял на меня глаза и кивнул.
— Аржанова, — он не спрашивал, а утверждал, хотя до этого мы явно не были знакомы лично, — Проходите, присаживайтесь.
Больше всего мне хотелось развернуться и трусливо дать дёру, но я сумела перебороть это неприятное чувство и вместо этого вошла в просторный кабинет декана, заняв одно из предложенных кресел. Сергей Степанович же, напечатав что-то на клавиатуре компьютера, спустя несколько десятков секунд, показавшихся мне вечностью, откинулся на спинку кресла, внимательно изучая меня.
— Галина, — я почувствовала, как один мускул дрогнул на моём лице, реагируя на столь нелюбимую мной вариацию моего же имени, — Знаете, последние пару дней я весьма тщательно изучил ваше личное дело, и был весьма озадачен. Одна из лучших студенток, блестяще закрывающая каждую сессию. И ваша внеклассная деятельность впечатляет. Мало кто может похвастать таким количеством мероприятий за плечами. И вы только на третьем курсе.
Я скромно улыбнулась, не зная, как реагировать на подобные дифирамбы. В этой бочке с мёдом обязательно должна была появиться ложка дёгтя — не зря же он упомянул, что взялся за мой файл пару дней назад. Мне нужно было просто дождаться того момента, когда он перейдёт к сути своего повествования.
И Сергей Степанович не подвёл. Умолкнув на секунду и так и не дождавшись от меня какой-либо внятной реакции, декан продолжил:
— Однако, меня и весь руководящий совет очень беспокоит, что в последнее время ваше имя…как бы это сказать…слишком часто упоминается в прессе.
— Я бы не назвала интернет-сайты прессой, — возразила я, — Особенно, если учесть, что от большей части разит желтизной.
— И, тем не менее, — продолжил декан, барабаня кончиками пальцев по столу, — В наше время именно таким изданиям уделяется повышенное внимание.
Мне хотелось сказать, что в таком случае, проблемы явно не со мной, а со всем остальным миром, но я решила всё же промолчать. В конце концов, сидящий напротив меня мужчина явно относился к числу людей, почитывающих желтую прессу. А заявлять во всеуслышание, что у декана вместо мозгов труха…в общем, это был не лучший способ помочь себе.
Не желая молчать, я всё же решилась хоть что-то сказать в свою защиту:
— Написанное там — неправда.
— Вот как, — задумчиво хмыкнул Сергей Степанович, — Значит, вы не состоите в отношениях с Елисеем Воронцовым, владельцем сети ночных клубов?
— Состою, — вынуждена была кивнуть я, — Однако, мои мотивы, как и его — они изложены неверно. Никто никого не соблазнял из корысти или любого другого непристойного умысла. Мы любим друг друга.
— Любовь, — протянул декан, — Любовь — это прекрасное чувство. Она толкает людей на безумства, заставляет юные сердца пылать. Я искренне рад за вас и ваши отношения, Галина.
Мужчина замолчал, я тоже ничего не говорила, в ожидании продолжения. Однако, видя, что Кошкин продолжал молчать, решила ему подсказать:
— Но…?
Встрепенувшись и словно вспомнив о моём существовании, Сергей Степанович сказал:
— Но, какими бы прекрасными ни были ваши чувства — мы не можем закрывать глаза на то, что одна из наших студенток оказалась в центре скандала. Это сказывается на репутации университета отнюдь не лучшим образом.
— Позвольте предположить, — медленно произнесла я, взвешивая каждое слов, — Вы позвали меня явно не за тем, чтобы предложить свою помощь в, скажем так, урегулировании ситуации?
Декан развёл руками в стороны:
— К сожалению, у нас нет рычагов давления на журналистов.
— Зато есть возможность отчислить меня, не так ли? — прямо спросила я, поняв, в какую сторону дул ветер.
Кошкин заёрзал в своём кресле, словно ему вдруг стало неудобно в нём сидеть. По всей видимости, ему моя прямолинейность не пришлась по душе. Но я не собиралась помогать ему почувствовать себя лучше. Ведь сам он, судя по всему, о моём душевном равновесии благополучно забыл.
— Мы не хотим отчислять вас, — покачал головой декан в итоге, — Просто предлагаем взять вам небольшой перерыв. Академический отпуск. С сохранением места. Когда буря вокруг вас поутихнет — вы сможете вернуться к учёбе.
— А если она так и не утихнет? — поинтересовалась я, хмыкнув, — Вы просто выкинете меня, из-за парочки скандальных заголовков? Даже не попытаетесь разобраться в ситуации и просто загубите мой шанс на образование и дальнейшую карьеру?