Охотница на Лис (СИ)

Собственно, на этом вся разумность и закончилась. Потому что дальше мы действовали, как два первобытных человека, охваченные инстинктами. Я целовала, то и дело срываясь на укусы, и нетерпеливо дергала рубашку Лиса, норовя вырвать пуговицы с мясом. И пусть — у него этих рубашек всё равно было, как грязи. Одной больше, одной меньше.

Елисей же, глухо зарычав, подхватил меня руками под ягодицы. В долю секунды разгадав его задумку, я обвила ногами его бедра, позволяя ему полностью захватить контроль над ситуацией и лишь мысленно умоляя его не останавливаться.

До спальни мы так и не добрались, и признаюсь — это была целиком и полностью моя вина. Просто в какой-то момент я, не сдержавшись, прикусила мочку его уха, и Лис, глухо рыкнув, сорвался. Помните, я говорила, что очень люблю лестницы? Так вот — у меня появился новый повод воспылать к ним пламенными чувствами. Хотя бы потому, что невозможно оставаться равнодушным после того, как в этом самом месте самый дорогой и любимый человек отдавал тебе всего себя целиком и полностью, доказывая всю силу своих чувств.

Да, было не шибко удобно, но в какой-то момент все посторонние звуки и ощущения испарились, оставив место только для нас двоих. Я воспринимала всё словно в триста раз острее — каждое прикосновения, поцелуй, движение. Всё это было наполнено такой гаммой чувств, что мне хотелось плакать. Но я лишь прижималась ближе к любимому, слыша, как с моих губ слетают какие-то бессмысленные глупости, смешанные со словами любви, и понимая, что он отвечает мне тем же. И я была счастлива.

Уже после, когда я всё еще силилась перевести дыхание и привести в норму сердцебиение, Лис, который каким-то невероятно чудесным образом растянулся на этой лестнице рядом со мной (как поместился — ума не приложу), с шумом потянувшись, выдохнул:

— Как же я по тебе скучал.

Я только мягко улыбнулась, чувствуя себя невероятно счастливой:

— Это взаимно. Мы с тобой много дров наломали. Оба, причём. Столько, что в какой-то момент я даже начала сомневаться, любовь ли это.

Услышав это, Лис резко сел. Подняв на меня абсолютно серьезный взгляд, он медленно произнес:

— Никогда не сомневайся в этом. Никогда.

Сглотнув, я кивнула, но всё же не смогла удержаться от комментария:

— Просто, мне всегда казалось, что любовь — она такая, как радуга и единороги. И всё кажется чудесным, все беды — ничтожны, и вообще влюблённым море по колено. Но то, что было с нами — оно не попадало ни под один из этих критериев. В последние дни.

Воронцов покачал головой. Придвинувшись ко мне и, кажется, совершенно не стесняясь своей наготы (я-то успела его рубашку накинуть), он коснулся моей шеи, после чего сказал:

— Я, быть может, не великий оратор и вообще не мастер говорить красиво. Но кое-что я тебе хочу сказать. То, что я узнал за годы жизни. Ну, и то, что умудрились втолковать мне брат и лучший друг. Любовь не должна быть радужной и разноцветной. Она может быть чёрно-белой, как в старых фильмах, зелёной, как первые весенние вздохи, голубой, как снег, оранжевой, как долгие зимние вечера у камина с любимым человеком, — сглотнув и словно не замечая, что делали со мной его слова, Елисей продолжил, — Она может быть цвета летней ночи, любимого чая или кофе, цвета опавшей листвы. Любовь может быть и черной, при этом не обязательно принося боль. Любовь — это целый спектр эмоций, который не всегда должен быть сплошным. И я люблю тебя. Так, как умею.

И вот тогда, сидя на лестнице в обнимку с любимым человеком, случая его голос и вникая в смысл слов, которые он пытался донести до меня, я поняла одну очень простую истину.

Любовь — это переживания, грусть, разочарование, ссоры, но обязательное примирение. Каждый раз два человека снова и снова выбирают друг друга. Это и есть любовь. И она была у нас.

глава двадцать восьмая

Глава двадцать восьмая

Следующий месяц я, скрестив пальцы, могла бы назвать безоблачным. Правда, перед этим я бы еще несколько раз плюнула через оба плеча сразу — на всякий случай. И, хоть я никогда не считала себя особенно суеверной, однако недавние события могли кого угодно заставить усомниться в собственных привычках. За исключением, разве что, Марины — ей, мне кажется, всё было нипочём. И даже баба с пустым ведром, припрятавшая за пазухой угольно-чёрного кота, заставила бы мою подругу лишь пожать плечами — и бодрой походной она бы дальше пошла по своим делам.

Я же, в отличие от Андреевой, первое время вздрагивала, кажется, от каждого шороха. Счастье казалось эфемерным и зыбким, а любого, кто приближался ко мне, я воспринимала, как потенциальную угрозу. В какой-то момент Катя на полном серьёзе сказала мне, что если я не прекращу — седые волосы у меня появятся гораздо раньше, чем у неё. И вот это меня, хоть немного, но отрезвило. Женщины, что с нас взять?