Охотница за нечистью. Часть 2 (СИ)

Хакон был в сопровождении сестры, которая шла, держась за руку Дмитрия Ивашкова! И где-то сзади плелся Тор.

Его лицо распухло от гнева и всё покраснело, а жилы на шее вздулись.

Направив меч на охотника, так дерзко смеющего держать его дочь за руку, притрагиваться к ней, он замахнулся на юношу. Но Мэрит, став перед Дмитрием, раскинула руки и со злобой, которую он никогда в ней не видел, сказала:

— Давайте, отец. Бейте!

— Отойди! — крикнул он, но дочь даже не думала сходить с места.

— Выслушай её, папа, — подал голос Тор.

Эвиндр впервые почувствовал к своим детям отвращение. Не такими он их растил. Ополчились против родного отца. Против своей же крови.

— Папа, они хорошие. Не все они такие, как тот мужчина, убивший маму...

— Замолчи, чертовка!

— Выслушайте меня! — крикнула девушка. Упав на колени, она посмотрела на отца и, отчеканивая каждое слово, произнесла: — Горе затмило ваш разум, отец! Они даруют нам мир. Всем нам!

— Охотники отравили твое сознание…...

— Охотники показали мне, что такое свобода! — запротестовала она. — Хотите я буду кланяться вас в ноги? Хотите?

— Прекрати, — с долей отвращения сказал он.

— Что бы на это сказала мать? — спросил Тор. — Заставляете дочь кланяться вам в ноги только ради того, чтобы вы позволили выслушать её.

Мэрит даже на йоту не напоминала ему Грай. Не внешне. Но душой она была точь-в-точь как мать. Её глаза пылающие верой взывали к нему.

— Прекратите это...

***

Она чувствовала то, чего не хотела чувствовать. Мрак сгущал свои краски.

— Смерть - это не страшно.

Тина посмотрела на свою копию.

Девушка сидела перед ней по-турецки. Она улыбалась так, как зло не улыбается.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Кристина. Я — это ты.

— Я помню. Тебе необязательно напоминать мне.

Кристина закрыла глаза. Каждый раз, когда она пыталась вернуться обратно — боль окутывала её с ног до головы.

— Люди не меняются, — сказала она. — Я всегда буду Тиной, мрак не сможет отобрать у меня мою личность.

— Что за глупости? — голос второй Кристины был насмешливым. — Люди подобны вещам. Вещи меняются, люди тоже. Вчера ты была наивной девочкой, а сегодня ты уже другая.

— А сегодня я уже ты.

— Именно. Если выберешься отсюда: либо станешь мной, либо будешь жить и надеяться, что однажды я не займу твое место. Уйдешь прямо сейчас, то есть умрешь, боль и тьма больше не будут преследовать тебя.

— Как насчет нейтрального варианта?

— Его нет, Кристина.

Девушка молчала. Всё это было похоже на сон. И вдруг она подумала о том, чтобы было, если бы она не прочла ту записку, что было бы, если бы она никогда не появилась на пороге дома Князевых?

— Думаю, всем нам было бы легче, — ответил образ тьмы.

— Заткнись. Не вторгайся в мое личное пространство.

— Время на исходе, Тина. Постепенно твоя душа утратит всю связь с реальностью, и тогда ты умрешь. Уже навсегда.

***

Артём знал, что отец не будет участвовать в битве. Такова натура всех великих политиков: кричать победоносные речи из-за спин солдат.

Он нашел его в покоях Управляющего Короля.

Парень никогда не был близок с Александром. Между ними всегда витал холод и недопонимание с неловкостью. Но не было ненависти, даже после того, как Александр обещал убить Мирославу, если они не расстанутся. Артём мог говорить себе или Мире о том, как он ненавидит отца, но правда была в том, что внутри он не ощущал этого.

Толкнув дверь ногой, Артём засунул руки в карманы штанов и вошел.

Радов не был в этой комнате с лет эдак пятнадцати.

Фотографии, висевшие в рамочках на стене, обескуражили его. На них были изображены все его дети, а так же сестры и все жены.

Усмехнувшись, Артём направился дальше.

Открыв другую дверь, он увидел своего отца сидящим за письменным столом и склонившим голову. Подойдя к нему, парень дотронулся до плеча старшего Радова и потряс его. Но Александр даже не шевельнулся. Тогда Артём аккуратно откинул его голову и понял, что случилось с его отцом. Порыскав глазами по кабинету, он нашел на полу флакон с сонным порошком фейри.

Александр Радов уснул вечным сном...

Юноша испытал какую-то жалость к отцу, равную тому ощущению сочувствия к бездомному животному. Ничего больше. Не горя, не обиды, но так же, не было и ликования с радостью.

На столе аккуратно сложенным лежал листок бумаги. Артем, взяв его, развернул и стал читать:

«Моему сыну Артёму.

Мы не были с тобой близки, малыш. Поэтому слово «малыш» я уверен, вызовет на твоем лице презрительную или недоумевающую улыбку.

Я облажался. И поэтому ушел с этого мира тем же, кем и пришел — трусом. Во мне осталась лишь надежда того, что ты сможешь очистить нашу династию от того дерьма, в которую я её погрузил. Сможешь ведь, да?