Я снова заставляю себя внимательно вглядеться в печать, в расположение символов. Затем смотрю вверх. Тучи начали расходиться, оставляя чистое ночное небо, яркое от звезд. Я изучаю созвездия.
Возможно, Киаран
Я смещаю символы в новое положение, на этот раз отвечающее расположению созвездий на небе. Как только первое кольцо завершается, печать начинает гудеть. Я почти улыбаюсь. Я поняла.
Я отправляю второе кольцо на место, и гул усиливается.
Голос Сорчи, подражающий моей матери, снова звучит у меня в голове.
Я закрываю уши руками, чтобы хоть как-то ее заглушить. Теперь я знаю, почему в ночь на озере Киаран советовал мне сосредоточиться на воспоминаниях, позволить им стать мне опорой. Они очищают меня от ярости, и наконец я остаюсь наедине с ними. Как мы охотимся вместе, бежим через город, сквозь ночь… Как устраиваем спарринг до самого утра… Как, лежа на траве, Киаран говорит, что хочет остаться со мной до конца…
Они служат мне якорем. Я игнорирую колеблющийся щит и отправляю на нужные позиции третье и четвертое кольцо. Затем пятое.
Еще одно воспоминание яростно расцветает в мозгу. Сорча вырывает у моей матери горло… Сорча когтями вспарывает ей грудь… И широкая улыбка Сорчи, когда она поднимает к лицу кровоточащее сердце матери.
— Прекрати, — говорю я. — Прекрати, прекрати,
Я пытаюсь вызвать воспоминания о Киаране, но всякий раз, когда я думаю, что мне это удается, Сорча вмешивается в мое сознание. Она вытаскивает меня из спокойного пространства, в которое я хочу уйти, и заталкивает в тело девочки, которой я когда-то была, — слабой, дрожащей, отупевшей. Она заставляет меня снова и снова сидеть у тела матери и ощущать скользкую, тяжелую ткань платья, пропитанного кровью.
—
Я открываю глаза и встречаюсь с ней взглядом.
Сорча снова говорит со мной голосом матери — голосом, который утешал, успокаивал меня, смеялся вместе со мной.
— Возьми взамен мое сердце, Охотница! — дразнит она. — Если сможешь.
Мои воспоминания о Киаране теряют свое значение. Важны лишь поднимающаяся во мне ярость и образ ста восьмидесяти шести алых лент на карте. Все те люди, которых она убила… И этого хватает, чтобы заглушить голос разума.
Я поднимаюсь, сжимая в руках клинки, готовая выйти из светящегося щита и убить Сорчу.
— Кэм,
Я оглядываюсь. Взгляд Киарана встречается с моим, когда он блокирует очередной удар Лоннраха. Я вижу, как выхожу из щита. Возможно, я убью Сорчу, и Киаран погибнет. Или, возможно, она убьет меня. В обоих вариантах развития событий город падет. Здания превратятся в обломки и пепел. Погибнут все, кого я люблю. Вот как заканчивается то видение.
Сорча попытается убедить меня, что ради мести можно рискнуть миром. Но мертвые от этого не воскреснут. Я знаю это лучше, чем остальные.
— Нет! — говорю я Сорче.
Я принимаю решение и надеюсь, что оно изменит пророчество. Я отступаю к печати и думаю о словах, которые Деррик произнес, когда я уничтожила карту.
— Я ни за что не позволю тебе сломать меня.
Я игнорирую ее попытки пробраться в мой разум, обнажить каждое воспоминание, каждый кошмар, каждую наполненную яростью битву, которые у меня были. Она пытается снова вытащить из меня мстительную часть личности, иррациональное создание, которое готово бросить все, чтобы убить ее.
Но я не стану для нее таким человеком. Я со щелчком ставлю шестое кольцо на место и слышу, как приятное гудение механизма снова усиливается.
Подняв взгляд, я в последний раз смотрю на Киарана, прежде чем закрепить последнее кольцо. Расположение кровавой луны. Он все еще сражается с Лоннрахом, их сила начинает опалять землю вокруг.
— Прощай, — шепчу я ему.
Но прежде чем последний символ становится на место, Лоннрах хватает Киарана за рубашку и швыряет в световой щит.
Щит трескается и с громовым хлопком осыпается, золотой свет вокруг меня гаснет. Киаран врезается в меня, и я оказываюсь распластанной на земле под его тяжелым телом.
— Киаран?
Мне удается столкнуть его с себя. Часть его лица опалена щитом, кожа почернела, сквозь нее виднеется кость. Его глаза закрыты, и он не шевелится. Я отчаянно пытаюсь нащупать его пульс. Мои пальцы касаются почерневшей, съежившейся кожи, и я едва не срываюсь. Слезы катятся по моим щекам.
—
Он не двигается, даже не дышит. Я трясу его сильнее. Бью по груди. Я кричу:
—