Охотницы

— В число моих умений не входит способность видеть сквозь одеяния леди.

Я мысленно возношу молитву, надеясь, что все это быстро закончится.

— Хорошо, — уступаю я. — Если настаиваешь.

Когда он расстегивает первую пуговицу, я начинаю дрожать. Это слишком интимно. Стоило только подумать, что у меня все под контролем, что мой фасад непробиваем, как он делает нечто новое, разнося все в прах. Напоминая, что я все еще человек и что ни один мужчина не прикасался ко мне подобным образом.

«Но он не мужчина», — говорю я себе.

Еще одна пуговица, и еще одна, и еще… Я пытаюсь замедлить колотящееся сердце, но безуспешно. Меня всегда учили держать определенную, вполне физическую преграду, защищающую от мужчин. Даже на балах перчатки и одежда служили мне щитом.

Ад и дьявол! Мне нужно было надеть корсет и нижнюю сорочку, но раны покрылись струпьями и сильно чесались от прикосновения ткани. И я слишком устала, чтобы возиться с нижним бельем без помощи Доны.

Я задерживаю дыхание, когда Киаран разводит края ткани. Его гладкие теплые пальцы касаются моей кожи, и я закрываю глаза. Задерживаю дыхание и надеюсь, что он не заметит, как я дрожу от этих прикосновений. Господи, мне так хочется податься к нему, почувствовать его ладони на коже… Крошечное облегчение в море боли.

«Он не мужчина. Он не мужчина. Он не… Проклятье, а ощущается совсем как мужчина!»

— Это больно?

Его голос удивляет меня. Я качаю головой, не решаясь открыть рот.

— Тогда у тебя нет иммунитета к токсину.

— К чему?

— Сиди смирно.

Я пытаюсь не позволить себе раствориться в его прикосновениях. Так вот как ощущается очарованность фейри! Испытать один момент близости — неважно, насколько краткий, — и желать большего? Я не могу забыть, что он такое. Пусть даже он ощущается как человек, но он фейри.

Пора на что-то отвлечься.

— МакКей?

— Хм…

Его голос звучит равнодушно. Безлико, как всегда.

— Расскажи мне о Соколиных Охотницах. Почему их так назвали?

Его пальцы что-то делают с моей кожей, но я могу лишь смутно чувствовать их, область вокруг раны слишком онемела.

— У них была способность связываться с соколами, — говорит он. — У каждой женщины был один, ее личный компаньон, и она могла видеть глазами сокола во время охоты.

— Почему соколы?

Киаран гладит мою кожу, оставляя влажный след, явно крови.

— Ты можешь видеть в них и обычных птиц, но они способны путешествовать между нашими мирами, поскольку принадлежат обоим — как и Охотницы. Это единственные животные, способные видеть сквозь наш гламор, и они устойчивы к ментальному воздействию. Это делало их прекрасными шпионами для твоего вида. — Он откашливается. — И когда Охотницы начали использовать соколов, s`ithichean попытались уничтожить их вместе с владелицами.

Под формальным тоном скрывается нотка печали. Я думаю о том, какие воспоминания преследуют Киарана, что может повлиять на него так сильно, чтобы он проявил хоть какие-то эмоции. Я бы отдала что угодно, если бы он мне все рассказал.

— И где был ты, когда это случилось?

Его рука останавливается на моей коже, и я больше не чувствую тепла. Ладонь замораживает, холод едва не обжигает. Сильный привкус земли и меда, такой приятный до этого, теперь обволакивает язык слишком сильно.

— Это, — говорит он, — не тот вопрос, который ты действительно хочешь задать.

Я замираю. Иногда лучше обращаться с Киараном как с диким животным, хищником, с которым я внезапно повстречалась в чаще. Одна ошибка, одно резкое движение, и он среагирует на меня как на добычу. Я не должна об этом забывать.

— Разве нет? — спрашиваю я.

— Не играй со мной в эти игры.

Я очень, очень осторожно говорю:

— Я хочу знать, с каким мужчиной я вот-вот могу погибнуть на поле боя.

И только тогда осознаю' свою ошибку. Я снова назвала его мужчиной.

Киаран наклоняется ближе ко мне, его ладонь прижата к моей лопатке. Такая холодная.

— И снова ты совершаешь человеческую ошибку, глупо переоценивая честь. — Он выдыхает мне в ухо: — Разве ты не помнишь, что я сказал тебе в ночь нашего знакомства?

В ночь нашего знакомства…

Что я помню из той ночи, ночи после убийства моей матери, так это живую, оглушительную жажду мести.

Я отправилась в город, сейгфлюр все еще был заплетен в мои волосы — и я все еще считала его лишь маленьким украшением, последним подарком матери. Я взяла с собой железный клинок и отправилась охотиться на фейри, которая ее убила.

Не сумев ее отыскать, я попыталась убить первого фейри, на которого наткнулась. То был each uisge, самый опасный вид водяных лошадей Шотландии.

Он едва не утопил меня. Я помню, как боролась за каждый вздох, кашляла, хватала воздух, пытаясь освободиться от клейкой шерсти на его спине. Я, наверное, потеряла сознание, потому что следующее, что я помню, это то, как Киаран меня держит, а я откашливаю воду. Когда я поняла, кто он, то попыталась вогнать нож ему в плечо. Нож разлетелся на осколки.