Охотницы

Они бросаются друг на друга, их мечи скрещиваются. Сила буквально горит вокруг них так ярко, что я ничего не вижу, лишь тени их тел, которые рубят, парируют, колют. Энергия трещит так оглушительно, что звуков сражения почти не слышно.

А затем свет гаснет, и оба они оказываются окровавленными и израненными. У Киарана серьезная рана руки — глубокий порез, кровь из которого обильно заливает рубашку.

— Не хочешь ему помочь, Охотница? — спрашивает Лоннрах. Он наконец отводит глаза от Киарана и смотрит на меня. — Если заключишь его с нами, пыткам не будет конца.

Я медлю, смотрю на Киарана и могу думать лишь о том выражении его лица — о сожалении, и уязвимости, и обещании того, что могло бы быть между нами.

Киаран бросается на Лоннраха.

— Активируй эту чертову печать, Кэм!

Сила окутывает их, а я сосредоточиваюсь на печати. Киаран прав. Я не могу позволить себе отвлечься. Я должна это сделать.

Я смотрю на печать, вздрагивая, когда очередная вспышка силы фейри попадает в щит. Свет вокруг меня рябит и начинает слабеть. Я думаю о символах. Что же я упустила?

— Айлиэн, — произносит голос в моей голове.

Мне знаком этот голос.

— Мама? — шепчу я в ответ.

— Айлиэн, — слышу я снова.

Это ее голос! Прекрасный, спокойный голос. Такой нежный, такой знакомый…

Нет, это не может быть правдой! Я отрываю взгляд от механизма и вижу Сорчу, стоящую посреди мертвых тел, которые оставил после себя Киаран. Она улыбается дьявольской улыбкой.

Ярость вспыхивает внутри меня. Она не заслуживает жить в заточении с остальными! Она заслуживает почувствовать, как моя рука разрывает ее плоть и ломает кости, чтобы я могла вырвать все еще бьющееся сердце из ее груди, как она сделала с моей матерью.

Нет! Я должна активировать механизм. Я должна это сделать!

Сорча улыбается, словно чувствуя мою внутреннюю борьбу. Я пытаюсь сосредоточиться на Киаране, на том, что мне нужно смирить свою ярость, чтобы он продолжал жить.

Я думаю о нашем поцелуе, о том, как его губы почти касались моих. Как он шептал свою клятву: Aoram dhuit. Я буду служить тебе.

Я снова заставляю себя внимательно вглядеться в печать, в расположение символов. Затем смотрю вверх. Тучи начали расходиться, оставляя чистое ночное небо, яркое от звезд. Я изучаю созвездия.

Возможно, Киаран ошибся, как и подозревал. Если его сестре пришлось изменить печать для такой работы, она могла изменить и последовательность. Ключ к правильному расположению колец может не иметь ни малейшего отношения к фиксированному положению на печати. Возможно, их нужно разместить в том порядке, в каком созвездия находятся сейчас, и тогда темница снова замкнется.

Я смещаю символы в новое положение, на этот раз отвечающее расположению созвездий на небе. Как только первое кольцо завершается, печать начинает гудеть. Я почти улыбаюсь. Я поняла.

Я отправляю второе кольцо на место, и гул усиливается.

Голос Сорчи, подражающий моей матери, снова звучит у меня в голове.

Охотница…

Я закрываю уши руками, чтобы хоть как-то ее заглушить. Теперь я знаю, почему в ночь на озере Киаран советовал мне сосредоточиться на воспоминаниях, позволить им стать мне опорой. Они очищают меня от ярости, и наконец я остаюсь наедине с ними. Как мы охотимся вместе, бежим через город, сквозь ночь… Как устраиваем спарринг до самого утра… Как, лежа на траве, Киаран говорит, что хочет остаться со мной до конца…

Они служат мне якорем. Я игнорирую колеблющийся щит и отправляю на нужные позиции третье и четвертое кольцо. Затем пятое.

Еще одно воспоминание яростно расцветает в мозгу. Сорча вырывает у моей матери горло… Сорча когтями вспарывает ей грудь… И широкая улыбка Сорчи, когда она поднимает к лицу кровоточащее сердце матери.

Алый идет тебе больше всего алый идет тебе больше всего алый идет тебе…

— Прекрати, — говорю я. — Прекрати, прекрати, прекрати!

Заставь меня, — шепчет голос в моей голове.

Я пытаюсь вызвать воспоминания о Киаране, но всякий раз, когда я думаю, что мне это удается, Сорча вмешивается в мое сознание. Она вытаскивает меня из спокойного пространства, в которое я хочу уйти, и заталкивает в тело девочки, которой я когда-то была, — слабой, дрожащей, отупевшей. Она заставляет меня снова и снова сидеть у тела матери и ощущать скользкую, тяжелую ткань платья, пропитанного кровью.

— Прекрати!

Я открываю глаза и встречаюсь с ней взглядом.

Сорча снова говорит со мной голосом матери — голосом, который утешал, успокаивал меня, смеялся вместе со мной.

— Возьми взамен мое сердце, Охотница! — дразнит она. — Если сможешь.

Мои воспоминания о Киаране теряют свое значение. Важны лишь поднимающаяся во мне ярость и образ ста восьмидесяти шести алых лент на карте. Все те люди, которых она убила… И этого хватает, чтобы заглушить голос разума.

Я поднимаюсь, сжимая в руках клинки, готовая выйти из светящегося щита и убить Сорчу.

— Кэм, нет! Пророчество Видящего!