Охотский рейд комкора Вострецова(Разгром белогвардейской банды генерала Пепеляева)

Некоторые морские специалисты упрекали Вострецова в излишней торопливости, в неоправданном риске во время рейда. Но ведь надо было действительно спешить. При любых обстоятельствах… Иначе враг с помощью своих заокеанских хозяев мог скрыться за границу, увезя с собой награбленное золото и пушнину. Время доказало правоту С. С. Вострецова в его жестких действиях. Именно ему лично принадлежит большая заслуга в успешном исходе экспедиции. Командующий судами Азарьев писал позже: «Товарищ Вострецов очень внимательно и подробно расспрашивал меня о компасе, о картах, о лоции, которую он основательно проштудировал, и вообще о кораблевождении и, очень интересуясь делом, проводил большую часть времени на командном мостике, находясь в полной осведомленности обо всем происходящем»[26].

СКВОЗЬ СКРЕЖЕТ ЛЬДОВ

Бурно и своенравно Охотское море. Неприветливо встречало оно экспедиционный отряд. Холодные дожди и слепые туманы, пурга и неоглядные поля мощных льдов преградили путь «Ставрополю» и «Индигирке». В ночь с 8 на 9 мая «Индигирка» получила первую пробоину и дала течь. Пришлось срочно застопорить машину, сыграть аврал. Течь была обнаружена в носовой части с левого борта, между первым и вторым шпангоутами, немного ниже ватерлинии. Причина: результат давления льдов на наружную обшивку судна, а также сильные удары отдельных льдин в достаточно изношенный корпус. Возникла опасность серьезной аварии. Возрастала юна еще и потому, что «Индигирка» (да и «Ставрополь») была сильно перегружена.

Узнав об аварии, Вострецов с Азарьевым прибыли на корабль и, осмотрев повреждение, вместе с моряками приступили к ликвидации течи. Участник тех давних событий, помощник военкома экспедиции, И. А. Чупрынин рассказывал впоследствии: «Матросы и красноармейцы, глядя на командира, работали с утроенной энергией… „Для того мы и кузнецы, чтобы самим ковать победу“, — часто говорил Степан Сергеевич. И мы старались подражать ему во всем».

Бывшему уральскому кузнецу Вострецову в этом походе не однажды приходилось применять свою рабочую специальность.

Пока моряки ликвидировали течь, красноармейцы перегружали уголь из первого трюма в угольные ямы на корме, чтобы уменьшить осадку носовой части корабля. В дальнейшем бойцы довольно часто превращались в грузчиков, спасая корабли и груз. Заместитель заведующего военно-торговой экспедиции Е. С. Нагорнов писал в своем отчете: «Когда пароходы вошли в сферу льдов и стали получать пробоины, то пришлось перекладывать в ударном порядке товар, не считаясь ни с какой предосторожностью: во-первых, нужно было найти место пробоины, а во-вторых, спасти товары от подмочки, и это продолжалось несколько раз»[27].

Первая пробоина задержала экспедицию на 4 часа. Когда же Вострецов вернулся в штаб, пассажиры «Индигирки» долго восхищались его поведением.

— Вот это командир! — восторгался не молодой боец. — Пять лет воюю и ни разу не видел, чтобы командир так орудовал кувалдой. Этот наш, это настоящий командир!

Впереди, сзади, со всех сторон до самого горизонта расстилалась гибельная белая пустыня. Она не стояла на месте, она двигалась, шевелилась, наступала. Не раз и не два казалось, что еще миг и льды раздавят такие маленькие суденышки и похоронят их в морской пучине. «Индигирка» уже имела двенадцать опасных пробоин и повреждений, да и на «Ставрополе» шесть раз объявлял боцман аврал. Ледяные глыбы прямо-таки изуродовали корпус корабля, а в носовой части, которая подвергалась особо сильной нагрузке, обнаружились многочисленные течи. Но суда упорно продвигались на Север.

А в далеком Владивостоке даже не подозревали о тяготах и лишениях, свалившихся на экспедицию. Выполняя приказ Уборевича о строжайшей секретности похода, Вострецов запретил всяческие радиопереговоры, чтобы враг не смог запеленговать рации экспедиционного отряда. Впоследствии Степан Сергеевич рассказывал: «На „Ставрополе“ было радио. В первые дни мы держали связь с Владивостоком и, частенько получая оттуда радиограммы, отвечали на них. Мы были в курсе международной политики, находясь далеко от культурных стран, в Охотском море. Мы плыли уже семь суток, как вдруг в начале восьмых увидели движущиеся нам навстречу льдины. Этого мы никак не ожидали… Май наступил уже, а льдины шли сплошной массой, постепенно окружая нас со всех сторон. Наконец пароходы стали.

Мы были затерты. Наше положение ухудшилось еще тем, что мы не знали, когда окончится наш плен, и не могли рассчитывать на чью бы то ни было помощь. Между тем ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день радио из Владивостока искало нас, тревожно запрашивая: „Где вы? Что с вами?“ Эх, если бы мы могли ответить!.. А на десятки и сотни верст расстилалось замерзшее море, и глазам было больно от белизны ледяного покрова. На пароходах была сотня-другая дымчатых очков, я раздал их красноармейцам. На всех не хватило… Охотились на нерпу, устраивали лыжные состязания, но заходить далеко в море боялись»[28].