Охра

Летчик не ответил. Красивая. Охра смотрела на него выпытывающее, будто хотела поглотить лицо и выклевать глаза. От её наивного испуга захотелось выстрелить в пернатую грудь. И в туалет. Писать очень хотелось. Летчик подошел к птице, развернул за плечо и поцеловал в губы, сильно, страстно, как солдат, вернувшийся после войны в родной город. Она обмякла пожухлой травинкой под тоннами первоморозного снега. Охра повисела на руках Гриши, но не смогла справиться со смутным сомнением и отстранилась. Она чувствовала жар человеческой кожи, чувствовала, как под гладкой кожей пульсируют вены и хрустят молодые кости. Летчик накричал на неё, но был высок и красив. Воздух пьянил.

– Тебе неприятно?, – он пытался поймать её серебристый взгляд, – Обычно от меня ждут поцелуя. Я привык, что женщины сами хотят…

– Нет, просто…, – голос Охры дрожал.

– Ты научишь меня летать?, – он перебил её.

– Разве тебе не дадут скоро крылья?

– Да, но я пока мог бы поучиться у тебя. На будущее. На всякий случай. То есть когда у меня будут крылья, я буду уже уметь, это же лучше, да?, – он с надеждой смотрел на хрупкую птицу. А она думала о поцелуе и кусала губы.

– Знаешь, у людей странный вкус, – наконец ответила Охра, – Птицы пахнут сеном и зернами, ветром и небом, а ты похож на бездонное, темное, глубокое, как сам ад, соленое море. Оно настолько соленое, что если в него опустить хоть палец, можно высохнуть до конца. И тогда совсем ничего не останется, только оболочка. Внутри будет пусто. Я видела такое море когда-то давным-давно, но страну не помню. И жизнь моя была совсем другой. До тебя.

– Я хочу на юг, – устало сменил тему летчик. Он не понимал птицу, но совершенно точно представлял себя с ней.

– Да, да, на юг… Совсем скоро павлин будет собирать птиц. Я не могу тебя научить летать, но я могу взять тебя с собой на Великое древо.

– Куда?, – в его глазах теплилась надежда.

– Ирий. Райский мир. Arbor mundi. Великое древо, на котором живут птицы.

– Я готов на все, что угодно, ради этого.

– Правда?, – Охра была в таком восторге, что лётчик скривился. Что она у него попросит? Точно то, что он не сможет дать ей.

– Научи птиц пахать, – блаженным стало её лицо. Она пахла фиалкой и сновидениями, опиумом и английским туманом, она была бесстрашна и безумна. "Ох-ра!", – пели густозвонко небеса.

– ЧТО?!, – летчик в ужасе отпрянул, а потом захохотал на всю улицу. Из окна высунулась старая бабка и вылила на него таз воды, а летчик все хохотал. Охра уперлась крыльями в бок. Она смотрела человеку в глаза, не мигая.

– Пахать? Да ты свои лапки видела? Эти нежные коготочки? Крылышки? Чем ты собираешься это делать? Вам что, мало зерна в кормушках?

– Вы построили целую цивилизацию на ручном труде. Чем мы хуже?

– Ты, верно, шутишь, – летчик почесал затылок, – Вам ничего не нужно для жизни, только летай себе да ешь. Ну и пой, правда, у вас это дело только по весне…

– Какое дело?, – удивленно переспросила Охра. Летчик взглянул на неё и пробормотал: "Неважно".

– А твои эти… Сородичи. Они вообще хотят пахать?

– Пока нет, – грустно склонила голову птица, – Но во все времена и эпохи были безумцы, кто менял мир к лучшему. И я не хочу покрыться пылью, когда умру. Моё имя останется в веках. Знаешь ли ты великих птиц, лётчик? Я буду великой птицей!

Она заломила локти и прикусила пухлую губу. Её красота была благословлена небесами. Лётчик не мог оторвать глаз от задумчивой птицы, что будто ушла в иные миры, беседуя с ним. Глаза Охры двигались, зрачки были расширены. Увлечённая, двигала она пальцами, как веерами, рассказывая истории птичьего мира.

– Птицы просто не поняли ещё счастья ручного труда, а я буду первой, кто сможет их убедить. Павлин говорит, что я занимаюсь полной ерундой, а ворон лишь кивает да слушает. Ворон влюблен в меня, это давно известно, но я его не люблю.

– Почему?, – лётчик ничего не понимал, но уже отошёл от оскорбления, нанесенного ожиданием птицы и слушал. К нему вернулся добрый взгляд, что согрел птичье сердечко. Охра обожала внимание.

– Потому что он любит меня. Если бы он любил меня меньше, я бы была заинтересована. Я бы ходила за ним и смотрела на него, заглядывала бы в его глаза и ждала, ждала бы любви, просила бы любви всем телом. Он стар и мудр, высок и силен, и все в нем было бы так хорошо, если бы не эта глупая всепрощающая любовь. Он как будто ждет меня, понимаешь? Как преданный пес, как… Вот, видишь камень?

Летчик кивнул. Он понимал.

– Разве, когда ты возвращаешься в город, ты думаешь о камне? Нет. Глупый булыжник будет всю жизнь здесь лежать. Ты хочешь то, что доступно не всем. Что будет добыто кровью и потом, но останется навсегда. Поэтому я хочу зерна, хочу труд, хочу узнать, каково это – сравниться с природой в созидании. Вы, люди, творцы, а мы лишь творения. И с вороном так же. Я хочу сотворить любовь, а не получить её. Не хочу быть пустым творением.