Охрана

И, вероятно, именно это обстоятельство помешало ему сделать карьеру.

На первых своих горячих точках Сергей работал, как вол. Иначе не скажешь. Вол, который тянет за собой не плуг, вскрывающий целину, а обыкновенный булыжник, тяжелеющий с каждой сотней метров, с каждым новым полем, с каждой новой горячей точкой. Майор Воронков понял это не сразу. Получив назначение в Приднестровье, он полетел туда с гордым видом орла, не догадываясь о том, что будет эта поездка его лебединой песней, последней в армии.

Странное дело! Учился человек, служил, постоянно повышал свои профессиональные знания, много читал, причем в подлинниках, о разведке и разведчиках, изучал Сунь-цзы и Артхашастру, работал над собой, не щадя живота своего, как говорится, а кто-то, очень мудрый и осторожный и при этом не очень начитанный и образованный, может быть, даже совсем необразованный, долго-долго следил за ним, оценивал его работу, изучал, будто какое-то великое дело готовил для него. Ну очень важное дело. Тут промахнуться нельзя. Тут нужно действовать наверняка. И мудрый этот кто-то (а может быть, это была судьба Сергея Воронкова – и такое может быть) не спешил со званиями и должностями, с крупными делами. По мелочи время свое растрачивал Сергей, на допросах. Допрашивал он иной раз и подполковников, и даже полковников. Бывало такое. И всегда очень аккуратно, в смысле чистописания, составлял докладные записки, прочую документацию. И очень ждал должности и очередного повышения. А этот кто-то все не спешил и не спешил. Кто кого. Сергей так и не дождался нового назначения. И устал от неугомонной маеты допросов и составления соответствующей документации и в какой-то момент вдруг резко изменился, «показал свое истинное лицо», как сказали об этом наверху.

Он вдруг стал выговаривать всем подряд начальникам все, что думает о положении в Приднестровье, о роли армии славного генерала Лебедя, о нем самом, обо всех ответственных лицах. Это был вызов Судьбе. Или тому, кто так долго ждал, когда же майор взорвется.

В начале девяносто пятого, уже в Москве, майор Воронков с отчаянья кинул начальнику рапорт. Хватит, повоевали. Пусть другие за нас воюют.

Сколько таких рапортов приняли командиры частей российской армии в девяностые годы! Сколько раз говорили они сорвавшимся: «Погоди. Не кипятись. Я тебя не гоню». Но Сергей даже таких слов не услышал. Да он в них и не нуждался. Он сам сказал начальнику все, что думает о положении в стране, в армии, в органах (ну это бы ладно, с кем не бывает), в части, которой руководил… внимательно слушавший его речь генерал-майор.

«Что ж, вольному воля!» – тихо произнес генерал, пожал разбушевавшемуся майору руку, но сходу подписывать рапорт не решился, а когда Воронков покинул размашистым шагом кабинет, он, подумав о чем-то, попросил секретаршу связать его с генералом Воронковым.

«Вольному воля», – сурово ответил ему брат смутьяна и перевел разговор на другую тему: они были знакомы давно, и общих интересов у них хватало, хотя встречались они не часто.

В тот же день Воронков-младший был у Марины. Он еще не знал, какую услугу она окажет ему через несколько месяцев, но душу она ему подлечила быстро и без труда. Он покинул ее гордый и довольный. Был вечер. По бульвару сквозил ветер, слонялись туда-сюда люди. Он глазом знатока оценивал встречных женщин и причмокивал с ехидцей: куда тебе до Маринки!

Женщины не знали, что он думает о них, причмокивая, а он – не на службе все-таки, а на улице, здесь особенно не повыступаешь, не скажешь правду-матку, здесь за нее могут и шею намылить, даже брату преуспевающего генерала – молчал, шел медленно, осматриваясь, иной раз провожая долгим взглядом какую-нибудь фигурную бабенку, вздыхал, причмокивал и молчал. Так бы ему в армии вести себя – молчать.