Охранитель

Гибель или пленение одиннадцати принцев крови и тысячи двухсот рыцарей из самых благородных династий произвела угнетающее впечатление на все сословия королевства — невероятно, немыслимо, такого никогда не случалось и случиться не могло! Какой позор! Под ураганом стрел вооруженных длинными луками английских смердов Франция потеряла едва не четверть дворянства, способного держать оружие в руках, тогда как притязания Эдуарда III только ширились…

В северных землях, прилегавших к проливу и Гесперийскому морю, росло неспокойствие — в Бретани и Нормандии хозяйничали англичане, грабившие и мародерствовавшие в приграничных баронствах. Появились разбойные шайки — в основном бывшие наемники со всего света, шотландцы, генуэзцы, датчане. Перемирие заключенное прошлым годом не давало передышки — стычки продолжались, на севере Франции тлели искры, которые ветер однажды раздует в сокрушительный огненный вихрь, пожирающий некогда прекрасную страну [3]…

Иные знаки тоже не свидетельствовали о спокойном будущем: казавшаяся вечной как небо и несокрушимой как престол Господень династия Капетингов ушла в небытие со смертью последнего сына Филиппа Красивого — короля Карла IV. Шептались, будто возглашенное на костре инквизиции проклятие великого магистра тамплиеров сбылось и монархам Франции до тринадцатого колена не видеть счастья и удачи.

Поверить было несложно — все дети Филиппа умерли, на престол вступил государь из рода Валуа при котором бедствия только усугубились: провинции разорены, города Нормандии и Гаскони сожжены дотла, налоги непосильны, угроза из–за Ла Манша осязаема — захваченный Эдуардом III Кале всего в шестидесяти милях [4]от пока что мирного Арраса.

Но никакие англичане не сравнятся с леденящим ужасом, надвигающимся с юга.

Чума. Черная смерть.

Гнев Господень.

* * *

Вдова Матильда Верене, в девичестве Боваль, Раулю сразу не глянулась.

Есть люди просто некрасивые, но вызывающие доверие и симпатию — взять хотя бы трактирщика Гозлена. Пожилая домовладелица никаких добрых чувств не пробудила: надменный луноподобный лик с висящими щеками–брылями, словно у пса итальянской породы, холодно–внимательные маленькие глазки, поджатые губы, оспенные отметины на лбу. Кошмарное траурное платье и облегающий чепец довершали унылую картину — никаких сомнений, эдакая стервища запросто могла свести в могилу безвременно почившего мужа, а ныне видит смысл существования в том, чтобы портить жизнь соседям и постояльцам.

Мадам встретила гостя из Парижа лишь скупым кивком, не проронив и слова. Указала взглядом на каменную лесенку в три ступени и распахнутую дверь, ведущие в бельэтаж — полуподвал дома на Иерусалимской улице судя по всему оставался нежилым. Вход отдельный, с угла Сен–Обер, что несколько успокаивает — старая карга не будет смущать присутствием в комнатах.

— Слава Иисусу! — жизнерадостным голосом поприветствовал мэтра Ксавьер д’Абарк, помощник брата Михаила и экзорцист капитула доминиканцев. Абсолютная противоположность мрачной хозяйке — здоровая полнота, доброжелательная улыбка, румянец во всю щеку. — Жаль что задержались, мессир Ознар. Спешу успокоить: отчитали чин, окропили, живите бестревожно — ни один бес не сунется…

— Конечно, благодарю, — выдохнул Рауль. Удивляться нечему: бывшее жилище колдуна и еретика по канону следует сносить, а землю просаливать, или проводить обряд изгнания нечисти и освящать. Михаил Овернский всё предусмотрел.

— Тюфяки и носильные вещи Пертюи хозяйке было приказано сжечь, — продолжал тараторить брат Ксавьер. — Аптечные запасы мы проверили, подозрительное изъяли. И знаете что?…

— Что?

— Обратитесь к мэтру Бенкуру, в красильный цех, пускай вам вывеску изящную сделает. Скажите, что я посоветовал, возьмет недорого. А нам, уж простите, пора — месса скоро…

Два послушника быстро собрали литургические принадлежности в ларчик и с тем доминиканцы отправились восвояси с чувством выполненного долга: теперь каждый горожанин знает, что дом вдовы Верене безопасен, а новому аптекарю покровительствует Священный Трибунал.

— Сто двадцать турских денье за полгода, — Рауль вздрогнул, услышав за спиной хриплый бас. Повернулся. У порога воздвиглась мадам, заслонявшая светлый дверной проем. — В цену входят дрова, обед и оплата прачкам. Желаете осмотреть комнаты?

— Спасибо, я лучше сам, — отказался мэтр. — И… У меня сейчас нет денег, чтобы внести вперед…

— Шестьдесят денье я получила от его преподобия Михаила Овернского, — брезгливо сказала вдова, не особо скрывавшая малоприязненого отношения к новому постояльцу. — Следующий взнос в мае, на Пасху. Иначе придется съехать. Ключ лежит на столе, дверь во двор всегда запирайте на засов.

Разговор был окончен — страдающая одышкой толстуха выбралась на крыльцо и невежливо грохнула притвором. Или это сквозняк виноват?

— Ну и ну, — проворчал Рауль. — Жить с такой мегерой под одной крышей — мученичество достойное ранних христиан… Что ж, поглядим.