Командировка эта была чрезвычайно лестна для моего самолюбия. Ею моё начальство как бы признавало за мной наилучшее понимание положения дел в революционном подполье, способность наладить необходимые меры в смысле охраны и умение разобраться и оценить имеющиеся в местном жандармском управлении агентурные силы. Принимая во внимание, что в Харькове местное губернское жандармское управление имело в то время функции районного охранного отделения, моя командировка получила совсем необычный характер: я, помощник начальника Поволжского районного охранного отделения, ехал контролировать начальника другого охранного района, что ещё более тешило моё самолюбие, когда я вспоминал, что ещё несколько месяцев тому назад наш командир Отдельного корпуса жандармов, генерал-лейтенант Таубе, выразился обо мне как «о последнем офицере в Корпусе жандармов!».
Тогда я был в чине ротмистра, мне было тридцать четыре года, в Корпусе жандармов было достаточно лиц, которые могли рассчитывать на такую лестную и небезрезультатную для карьеры командировку. Да позволено мне будет сослаться в этом месте на того же генерала Курлова, который в своих воспоминаниях пишет:
Не надо забывать, что генерал Курлов не может простить М.И. Трусевичу его роли в сенаторской ревизии над Курловым после выстрела Богрова.
Ненормальность во взаимоотношениях начальников охранных отделений многократно уже мной отмечена, и надо помнить, что охранные отделения были созданы в 1902 году, в бытность директором Департамента полиции А.А. Лопухина, а М.И Трусевич был назначен директором этого Департамента только весной 1906 года. Трусевичу оставалось лишь заботиться о всемерном улучшении розыскных аппаратов[145]
. Что касается «заслуженных» генералов, то, по правде сказать, их заслуги в деле розыска и охраны общественного порядка никому не известны.Нападая на Трусевича зато, что тот выделял молодых и способных («умеющих показать товар лицом») офицеров, генерал Курлов забыл, что в данном случае он сам командировал меня, тогда молодого ротмистра, для инспекции и руководства политическим розыском в Харьков, где начальником районного охранного отделения был полковник Рыковский, мой прежний сослуживец по Петербургскому губернскому жандармскому управлению. Рыковский был образованный, воспитанный, но несколько болезненно раздражительный человек не то с пороком сердца, не то с какой-то другой длительной и изнуряющей болезнью. Говорил он намеренно тихо, видимо по предписанию врачей, стараясь не волновать себя. Он не был специалистом политического розыска и техники этого дела не знал, но обладал ясным умом и был человеком рассудительным. В делах розыска как по Харькову, так и по подведомственному ему району Рыковскому помогали тогда два жандармских офицера. Одного я знал. Это был живой и весьма способный работать под хорошим руководством ротмистр Соттири, вероятно грек по национальности; другого я не помню, и в Харькове его я так и не видел: не то он был в отъезде, не то болен.