Моя секретная агентура и наружное наблюдение безостановочно гонялись за переезжавшими с места на место, из одной квартиры в другую участниками съезда, спешно телефонировали мне новое место собрания; я бежал к градоначальнику (благо мы с ним жили в одном дворе градоначальства), и он срочно посылал в новое выбранное участниками съезда помещение соответствующего полицмейстера, который, не давая прибывшим «общественникам» огласить резолюцию участников, «просил честью оставить помещение»!
Насколько я помню, на четвёртый или пятый раз после «роспуска» очередного собрания на новом месте, полицмейстер несколько запоздал прибытием, и участники съезда уже приступили к оглашению резолюции; они были прерваны появлением полицмейстера, который снова сорвал собрание.
Полицмейстер не опоздал бы и на этот раз, но градоначальник генерал Шебеко, получив моё сообщение, недостаточно быстро отрядил его.
Сколько, в общем, было затрачено нами усилий, чтобы сохранить бдительность, расторопность — и на что? На то, чтобы «помешать» оглашению резолюции, которая и без этого оглашения на съезде сделалась быстро достоянием общества!
А.Д. Протопопов меня благодарил по телефону за прекрасную осведомлённость и распорядительность, но проявленные мною качества не принесли пользы из-за нерешительности власти.
Как я уже отметил, противоправительственная деятельность за время Великой войны перенеслась, в силу многих причин, в иную плоскость и вовлекла элементы, бывшие до того в «оппозиции», а не в «революции» и включавшие различных «персона грата»; воздействие на них поэтому не могло осуществляться распоряжениями рутинного характера местных властей.
Верхи же нашего министерства были скованы взаимодействием различных факторов, имевших решающее значение, из которых перенесение распорядительных функций из рук центрального правительства в военные руки Ставки сыграло главную, всё тормозящую роль!
На местах мы, лица хорошо осведомлённые насчёт происходившего, но стеснённые в своих действиях, с отчаянием наблюдали за развёртывавшейся трагедией…
1 марта 1917 года Москва «присоединилась» к революции, возникшей из простого солдатского бунта в Петербурге.
В любой стране такой бунт солдат, не желавших идти на фронт, был бы подавлен, и очень быстро. В императорской России 1917 года с бунтом не управились.
В тяжкие последние дни февраля 1917 года, следя за развёртывавшимися событиями в Петербурге, я пришёл к выводу, что наступили последние часы монархии. Я знал, что 1 марта 1917 года Москва «поднимется и присоединится» к революции Петербурга… Пока ещё Петербурга, но не России!
Главноначальствующий города Москвы генерал Мрозовский решил собрать в своей квартире вечером 28 февраля совещание из начальников отдельных воинских частей, расположенных в Москве. Генерал вызвал меня к себе за час до совещания. Мы уединились в его кабинете. Я обрисовал создавшееся положение и предупредил, что в настоящее время в Москве идут непрерывные совещания различных общественных кругов по вопросу захвата власти в Москве 1 марта.
Генерал заявил мне, что он военной силой не допустит захвата. Понимая бесполезность этого и чувствуя, что «военная сила» в Москве в то время никакой реальной и, во всяком случае, «контрреволюционной» силы не представляет, я высказал генералу мнение (которого я, впрочем, придерживаюсь и теперь), что считаю необходимым издание заявления главноначальствующего Москвы генерала Мрозовского, что он «в обстоятельствах, грозящих гибелью государству, берёт в свои руки временно всю власть в тылу и объявляет осаду взбунтовавшегося Петербургского гарнизона и к нему присоединившихся врагов Родины». Я предлагал генералу немедленно отправить по домам ненадёжных солдат Московского гарнизона, а из надёжных частей, и даже единиц — юнкеров, кадет, полиции — организовать военные заслоны на путях к Петербургу.
Генерал выслушал, но от выполнения задачи, вследствие её громадности, уклонился
Собранные им воинские начальники различных чинов и званий выслушали хмуро и как-то апатично его распоряжения «на завтра». Но я ясно чувствовал, что на деле они спасуют. Так и произошло!..
Приложение
[Замечания по поводу показаний руководителей Министерства внутренних дел и Отдельного корпуса жандармов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства]
[178]Находясь в эмиграции, мне довелось ознакомиться с многотомным изданием под наименованием «Падение царского режима» (стенографические отчёты допросов и показаний, данных в 1917 году в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства)…
Среди допрошенных лиц был, конечно, и я сам. Но я допрашивался в Москве и главным образом по делу о пропуске в Государственную думу моего бывшего секретного сотрудника Малиновского.