«Однажды, недели три тому назад, на фабрику к выходным воротам во время обеденного перерыва ко мне подошёл «Титус» и сказал, чтобы я, по получении в конторе расчёта, явился на Волю (местность в Варшаве), в дом своей сестры Гали. В тот день, вечером, я направился к квартире Гали и, осмотревшись, чтобы убедиться, нет ли за мною «шпицеля» (так называли поляки служащих охранного отделения), дал два свистка. На этот условный сигнал тотчас в дверях появилась моя сестра и знаком показала мне, что я могу войти. Я не смел без этих предосторожностей войти в квартиру Гали, так как мне было известно, что там должен находиться «руководитель», который мог иметь секретные дела, не касающиеся рядового боевца. В комнате я увидел «Титуса» и неизвестного мне до того времени молодого человека, которого называли «Радек». Последний расспросил меня о частной моей жизни и семейном положении, а затем, узнавши с моих слов, что я лично убил семь полицейских-городовых и участвовал в трёх грабежах, встал, крепко пожал мне руку и сказал, что о моих подвигах давно известно в партии и что «Дзюк» особенно любит и ценит таких товарищей и их никогда не забудет. Вслед за сим «Радек» дал мне 18 рублей, заметив, что это «пока», и прибавил, что дальнейшие инструкции я получу от «Титуса», который будет за старшего в нашей «пятёрке». Должен пояснить, что у нас в партии каждое «дело» выполнялось пятёрками, т.е. группами в пять человек каждая, которые сводились в отряды численностью до 30 человек, под начальством десятников и общим руководством начальника отряда. Люди одной пятёрки не должны были знать людей другой. При нападении на поезд на станции Соколово принимало участие пять пятёрок: одна — с бомбами, другая была предназначена для похищения ценностей из почтового вагона, две должны были предупредить возможное сопротивление со стороны пассажиров и одна заняла здание станции. В состав пятёрок входили и женщины, из коих некоторые, как, например, Островская, Гатя, Роте и Салецкая, отличались особой жестокостью. В партии ими очень дорожили ещё и потому, что они в поездах обращали на себя менее внимания, чем мужчины. Само собою разумеется, что число назначаемых для «дела» пятёрок находилось в зависимости от обстановки и сложности задуманного предприятия.
Далее «Радек» справился о времени по своим золотым часам и заметил, что мне пора уходить. Откровенно говоря, я сильно позавидовал «Радеку», когда увидел у него такие большие дорогие часы. Он это прочитал в моих глазах и, хлопнув меня по плечу, сказал: «Работай, товарищ, и ты будешь иметь часы и деньги, а Польша будет тебе благодарна всегда».
Через два дня после этого разговора неизвестная девочка лет 12 принесла мне домой хлеб, в котором, разрезавши его, я нашёл завёрнутый в клеёнку «браунинг» и записку «Титуса» из четырёх слов: «В среду 11 вечера». Ранее было условлено, что такое извещение будет означать время выезда из Варшавы для совершения нападения на почтовый поезд. На Брестский вокзал я с сестрою отправились пешком и по пути всё время проверяли, не было ли за нами наблюдения. Вблизи вокзала нас поджидал «Титус», который вручил мне билет 3-го класса, и я поместился в четвёртом вагоне, так как на билете была карандашом отмечена цифра 4. В вагоне я увидел «Вацека», «Вацлава» и «Зигмунда», но, по принятому правилу, мы сделали вид, что друг друга не знаем. По дороге «Титус» передал, что на станции «Соколово» деньги мы возьмём с поезда и что наша пятёрка назначена «к пассажирам». После остановки поезда на указанной станции «Титус» скомандовал нам — по местам! — и мы прошли по всем вагонам с криком «Руки вверх, ни с места!», причём держали револьверы наготове. Одновременно раздавались выстрелы и взрывы бомб, а через 5–7 минут всё затихло и мы услышали свисток и приказание расходиться. Вдали виднелась отъезжавшая повозка, на которой обычно увозили захваченные вещи и деньги. Мы же врассыпную отправились в разные стороны, заранее указанные, с тем чтобы по прибытии в Варшаву всем собраться в явочной квартире на «Старом Месте»».