Положение усугублялось еще и тем, что большая часть военачальников, может быть намеренно, закрывала глаза, если вопрос касался деятельности революционеров в их воинских частях. Эти офицеры просто отказывались признаться себе или кому-то другому в малейшей возможности чего-нибудь вроде нарушения дисциплины или политического брожения среди людей, находящихся в их подчинении. Таким образом, они с подозрением встречали любое вмешательство политической полиции в дела армии и так настойчиво добивались упразднения секретной агентуры в армии, что преуспели в этом. Генерал Джунковский сделал большую ошибку, положившись на заверения Ставки, что он может совершенно спокойно предоставить политическое наблюдение в войсках армейским офицерам. Он издал циркуляр, который категорически запрещал Охране проявлять любой интерес к внутренним делам армии.
Генерал Курлов собирался открыть палатки и буфеты рядом с казармами, под управлением агентов Охраны, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим и проверять настроения в солдатской среде. Но этот план так и не был осуществлен.
Из бумаг, которые ежедневно приходили ко мне, я не мог не заметить (со все возрастающим сожалением и беспокойством), к каким печальным последствиям привела эта неразумная позиция Министерства внутренних дел. Что же касается агентов Охраны, которые, исполняя свои обязанности, продолжали вступать в контакты с военными разных рангов, то они, конечно, не перестали сообщать о своих наблюдениях. Поэтому, хотя секретная агентура в армии прекратила свое существование, мы продолжали регулярно получать информацию о настроениях среди солдат, и эта информация становилась все более и более тревожной.
Не однажды в течение войны Охрана имела дело со случаями шпионажа. Как-то раз деятельность «черного кабинета» привела к раскрытию гнезда немецких шпионов на юге России. Корреспонденция этих людей была зашифрована, но нам удалось найти ключ и таким образом пресечь деятельность всей группы.
Похожим образом была раскрыта группа германских шпионов в Измаиле. Все письменные улики в этом деле были зашифрованы. Но арестованные члены организации имели при себе одинаковые календари, и стало очевидно, что в них-то и находится ключ к разгадке. И действительно, это дало нам возможность расшифровать все документы данной группы, которые оказались очень важными
Нередко случалось, что в делах о шпионаже полиция и военные расследовали одни и те же улики, но, к сожалению, очень редко удавалось достичь взаимовыгодного сотрудничества. Как правило, военные власти с недоверием относились к полиции, что часто затрудняло расследование и уменьшало надежды на успех. Одним из способов, которым Военное министерство выражало это недоверие, было систематическое игнорирование сообщений, присылаемых Департаментом полиции. По поводу информации, полученной от самых надежных источников, военный министр отвечал, что проведенное расследование продемонстрировало ложность этих сведений. Конечно, мне бы не хотелось обвинять Генеральный штаб за различные ошибки, сделанные в то время, но справедливость требует констатировать, что, за несколькими исключениями, военные власти сделали далеко не все, что ожидалось от них в таких полицейских расследованиях. Делая это заяв ление, я хочу отвергнуть беспочвенные обвинения, так часто выдвигаемые против Министерства внутренних дел, в излишне мягких мерах, принимаемых для предотвращения революционной агитации и всеобщего развала.
Я помню о своих разговорах с генералом П.Н. Соловьевым, начальником Северо-Западной железнодорожной полиции Он жаловался, что Ставка часто настаивает на немедленной отправке составов с военными грузами, и утверждал, что выполнение этих требований блокирует нормальное железнодорожное сообщение. Неоднократно Соловьев должен был лично ехать на узловую станцию, чтобы ликвидировать затор; идущие малой скоростью поезда должны были ждать, чтобы поезда с амуницией или другим военным грузом могли ехать быстрее. Особой причиной для недовольства было то, что вагоны, отправленные в Варшаву, никогда не возвращались обратно, что вело ко все увеличивающейся нехватке подвижного состава на этих станциях и усложняло комплектование новых составов. Военные власти в Варшаве следили только за разгрузкой поездов, переводя их на запасный путь, чтобы освободить главную ветку, и затем оставляли их стоять там.
«Весь порядок нарушен и вряд ли может быть когда-нибудь восстановлен, — заявлял генерал Соловьев. — И это происходит главным образом потому, что в командовании армии есть люди, совершенно незнакомые с правилами и техникой железнодорожной службы. Когда полицейские власти ставят передо мной задачу устранить возникающие препятствия, я должен постоянно действовать как посредник, пытаясь примирить требования военных с железнодорожным руководством. В случаях настоятельной необходимости для армии срочно отправить военный эшелон даже составы с продовольствием должны задерживаться на несколько дней».