«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

мои предыдущие донесения о деятельности и состоянии подпольных организаций Саратова, указал на бесцельность производства требуемого обыска и доложил, что я такого не произвел и производить не буду.

Как и следовало ожидать, в ответ я получил новое, более настоятельное требование от того же Броецкого произвести обыск. Я снова ответил более пространно мотивированным отказом. На это я получил новое, уже категорическое требование обыска. Я снова не произвел его, но на этот раз решил все дело предложить вниманию самого директора Департамента М.И. Трусевича.

Прошло требуемое на переписку время, и я получил ответное письмо от директора Департамента полиции, в котором он сообщал мне, что, несмотря на приведенные мной доводы, требование начальника Особого отдела должно быть исполнено. Пришлось исполнять. Представив всю переписку полковнику Семигановскому и отметив, что предстоящий обыск будет бесцельным, я просил его не только выдать ордер на производство обыска, но и назначить одного из офицеров управления для присутствования на нем. Сам же намеренно не назначил ни одного из чинов моего отделения для сопровождения наряда полиции. Обыск, конечно, был безрезультатен, о чем я и поспешил известить Департамент.

Я и теперь вспоминаю свои действия в этом деле с удовлетворением, но тогда это не способствовало улучшению моих отношений с Особым отделом. Впрочем, Броецкий скоро был переведен на другую должность.

На смену Броецкому был назначен не чиновник, а жандармский офицер, подполковник Александр Михайлович Еремин, бывший до того начальником Киевского охранного отделения, видимо зарекомендовавший себя с хорошей стороны ⁹². Это был действительно толковый казак, внесший в деятельность Особого отдела живое отношение к розыскным вопросам и урегулировавший хромавшую до того регистрацию. Еремин был по натуре суровый, необщительный и очень требовательный. Его не любили, но все признавали правильным его способ ведения дела, особенно в отношении регистрации и отчетности по розыску.

Этих отчетностей появилась целая масса. Бланки для них были отпечатаны в Департаменте полиции и рассылались по местам для заполнения. Они были разной окраски и требовали массу времени. Среди них были совсем несуразные, и все они излишне обременяли канцелярии розыскных учреждений. Я помню, например, такой бланк, кажется на красной бумаге, который требовал регистрации домов и квартир, где жили, хотя бы и прежде, революционные деятели. Пользы это приносило мало, ибо адреса

Россшг^^в мемуарах

менялись, и едва ли какой-либо начальник местного розыска стал бы разыскивать по этим листам подпольных активистов и их связи. Никакие листы - на красной или на зеленой бумаге - не заменят в живом деле самую главную составную часть его - секретную агентуру.

Несмотря на огромную переобремененность работой в это время, я и до сих пор вспоминаю 1908 год как один из лучших моих служебных годов. К этому времени политический розыск был мной налажен вполне, я освоился с работой, и, что самое главное, я знал все, что делалось и даже что замышлялось в революционном подполье. Мой престиж как начальника охранного отделения был прочно установлен в глазах местной администрации: губернатор мне доверял всецело; с полицией у меня были самые лучшие отношения; прокурорский надзор знал по всем моим ликвидациям, что я обладаю не только верными сведениями, но и правильно оцениваю общее положение; и поэтому, хотя у меня все время было рассчитано по часам и я только жил и существовал для службы, я избавился от неопределенной тревоги за будущии день, что была характерна для первого года моей службы в Саратове.

Как-то летом 1908 года секретный сотрудник «Николаев» сообщил мне, что в Саратов приехала из-за границы в качестве авангарда некая девица - агент центрального комитета Партии социалистов-революционеров; что она виделась с Левченко и имеет целью подготовить квартиры для целой группы видных эсеров, которые разновременно, но в недалеком будущем должны приехать в Саратов и организовать здесь Поволжский областной комитет партии.

Приезжая имела партийную кличку «Слон», которая, по словам «Николаева», вполне соответствовала ее внушительной наружности.

Левченко, по обыкновению, все дело связи и сношений с этой девицей передал в руки «Николаева», который прежде всего устроил «Слона» на квартире у местных интеллигентных эсеров.

Так как местные, более или менее видные, эсеры мне уже были известны и так как все сношения приезжей велись через «Николаева», я поставил за ней наружное наблюдение крайне осторожно. Таким же образом я поступал и в отношении всех остальных приезжавших по очереди, один за другим, членов нового комитета. Я хорошо понимал, что в этом деле, достаточно ясно и полно освещаемом мне секретной агентурой, неосторожное наружное наблюдение повело бы только к провалу дела.

Роль наружного наблюдения в данном случае я сводил к двум факторам: необходимо было, чтобы филеры охранного отделения запомнили и изучи-

8 - Заказ 2376

PoccwK^^i мемуарах