«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

именно ему известно об этой группе, ибо я только что собирался рассказать губернатору о ней и выработать совместно с ним план действий на тот предмет, если бы этой группе удалось выехать в Аткарск до ликвидации ее в Саратове. Тут-то и выяснилась роль Померанцева, «забежавшего вперед» и блеснувшего перед губернатором своей проницательностью и осведомленностью, но «забывшего» сообщить, что все сведения об этом деле он только что получил от меня. Губернатор посмеялся, но с этого раза доверие его ко мне более не нарушалось. Я же переменил тактику: сначала доводил все до сведения губернатора, а уже затем только сообшал о том Померанцеву.

Прошло уже около месяца после ареста злосчастной типографии, когда я вдруг получил запечатанный конверт от директора Департамента полиции на мое имя, в «собственные руки», «конфиденциально» и прочее. Разворачиваю пакет - в нем письмо… М.И. Трусевича, директора Департамента, в котором он, сообщив мне, что произведенный мною арест тайной типографии возбудил «нежелательные толкования» в местной администрации, просит меня в «совершенно откровенной форме» поставить его в известность о всех фазах этого дела и о причинах, которые могли вызвать такие толкования. Скрепя сердце я засел за это объяснение и в форме «доверительного» письма на имя директора Департамента полиции составил его в тот же вечер.

Объяснив по порядку, как сложилось дело, указав на отсутствие в нем «агентуры», ибо оно началось с установленного мною наружного наблюдения за лицом, кравшим и выносившим из частной типографии шрифт, я отметил, что самый несколько несвоевременный и, вероятно, преждевременный арест типографии указывает, что «агентура» в этом деле отсутствовала, а следовательно, не было возможности так или иначе «формировать» работу тайной типографии. Я просил М.И. Трусевича верить моей честности, не позволяющей мне прибегать к сомнительным приемам в розыске, и, с другой стороны, не отказывать мне и в уме, ибо, если бы я прибегнул к таким приемам, я также знал бы, в какой момент ликвидировать типографию. Сама несвоевременность ликвидации говорила ясно в мою пользу. Я, конечно, откровенно рассказал об источнике «нежелательных толков». Дело этим и закончилось. Какие «конфиденциальные» письма получили после моего объяснения местные власти, я не знаю, но знаю что доверие ко мне со стороны как губернатора, так и прокурора судебной палаты укрепилось.

Расскажу теперь о третьем выдающемся случае из моей служебной деятельности все того же первого периода службы в Саратове, а именно о покушении на жизнь саратовского губернатора графа С.С. Татищева группой

РоссшКмемуарах

молодежи при саратовской организации Партии социалистов-революционеров.

Произведя по моему поручению обыск на квартире рабочего, полиция препроводила в Саратовское губернское жандармское управление задержанного при обыске мальчишку лет шестнадцати-семнадцати, у которого в кармане пиджака оказался обрывок прокламации. Обнаружено было также и письмо с приглашением «зайти и переговорить». Доводы к задержанию ничтожные, и ясно было, что он выйдет на свободу. Я присутствовал при опросе этого парня. Мальчишка показался мне занятным. Я стал беседовать с ним и обещал ему похлопотать об освобождении его из-под ареста. Через день я снова зашел в управление, чтобы присутствовать при его освобождении. Выйдя с ним на улицу, я предложил ему побеседовать «по-хорошему», сказав, что я интересуюсь его дальнейшей судьбой. Малец почувствовал ко мне симпатию и согласился. Существовал в Саратове недалеко от центра города не то трактир, не то ресторан, с садом. Сад был большой, и в нем были понаставлены беседки, как бы вроде отдельных кабинетов. Это было удобное место для кратковременных свиданий днем. Мы завернули в этот сад, заняли одну из уединенных беседок и, потребовав пару пива, завели разговор.

После недолгой, но задушевной беседы мальчишка усвоил мое служебное положение и пришел к убеждению, что я спас его от крупных неприятностей. В благодарность за это и за обещанную ему мной в будущем денежную поддержку он стал откровенно объяснять мне, почему именно в кармане его пиджака оказался клочок прокламации и что означало собой приглашение «зайти и переговорить».

С этого момента я в первый раз напал на след налаженной организационной работы местной организации Партии социалистов-революционеров. До этого, несмотря на отдельные и удачные ликвидации, я еще не мог добраться до центров, откуда исходили директивы. На этот раз я почувствовал, что, дернув за нить, могу размотать весь клубок.

Вот что я узнал на первых порах. Одним из известных «народников» был некий Петропавловский, саратовец, по литературному псевдониму Каро-нин. Был он тогда, насколько я помню, в ссылке ⁸². У него был сын, юноша лет восемнадцати. Он не то еще числился в гимназии, не то уже был уволен из нее. По справкам охранного отделения этот многообещавший в делах революции юнец уже «проходил» по делам отделения как замешанный в связях с местными социалистами-революционерами. Молодой Петропав-