Охранники, агенты, палачи

Относительно численности сборищ в последние дни сведения почерпнуты по пути в Ясную Поляну от опроса кондукторов поезда, на станции Засека от жандармского унтер-офицера; толковые ответы, к которым можно отнестись с доверием, давал служащий в тульском казначействе Василий Зябрик, гостивший в эти дни в Ясной Поляне; хозяин избы, где я останавливалась, — Прохор Зябрик, уравновешенный и положительный мужик, а также очень разговорчивая, а потому ценная его жена; в хате Прохора Зябрика за время моего там пребывания собиралось много крестьян, и из живой перекрестной беседы мне удалось почерпнуть много ценного; крайне удобным моментом для расспросов явилась поездка на лошадях со станции Засека в Ясную Поляну, отсюда в Телятники к Черткову, отсюда обратно в Ясную Поляну, с заездом в деревню Ясенки (район деятельности Черткова), и, наконец, на станцию Щекино, откуда я отбыла в Москву. Далее много почерпнуто у лакея в доме Толстых, с которым довольно продолжительно беседовала во время осмотра книги записей; беседовала с Татьяной Андреевной Кузьминской (женой сенатора, сестрой графини Толстой) и какой-то пожилой племянницей покойного графа Толстого, которая была очень любезна и словоохотлива во время осмотра толстовского дома; подолгу оба раза беседовала с д-ром Маковецким; много узнала от Владимира Григорьевича Черткова, но еще больше от его сына, юноши 18–20 лет, очень доверчивого и простодушного; отдельно от них продолжительное время беседовал с секретарем Черткова (бывшим секретарем покойного Толстого), молодым, ярым толстовцем — Булгаковым, который, таким образом, явился для меня проверочной инстанцией услышанного от Черткова и его сына; беседовала с рабочими-конопатчиками, работающими теперь у Черткова; небольшую беседу пришлось иметь с Александрой Львовной Толстой. Более всего полезными при выяснении численности сборищ на могиле Толстого и характера их оказались яснополянские бабы и ребятишки, которые без устали дежурят на могиле, зазывая к себе на постой приезжих. Стоило только задать им какой-нибудь вопрос, как они, торопясь и перебивая друг друга, давали самые подробные ответы. Ценным в данном случае было то, что путем таких перекрестных расспросов проверяются полученные сведения.

Кстати заметить, смерть Толстого создала очень выгодный промысел для яснополянских крестьян. В первые дни они много зарабатывали, провозя со станции приезжих в Ясную Поляну и в Телятники к Черткову, а также оставляя их у себя на постой. Теперь крестьяне горько жалуются на резкое сокращение движения: в первые дни десятки телег возвращались со станции Засека битком набитые, теперь выезжает несколько телег, и то часть возвращается порожнем. Д-р Маковецкий сообщил мне, что какой-то предприниматель предлагал графине Софье Андреевне Толстой продать ему участок земли для постройки гостиницы для приезжающих, но она это предложение отклонила.

«Блондинка».

2. БЕСЕДА С ДОКТОРОМ МАКОВЕЦКИМ

С доктором Маковецким мне пришлось подолгу беседовать два раза: первый раз в яснополянской лечебнице при приеме доктором больных, во время которого с его разрешения я все время присутствовала, второй раз в доме графини Толстой, где доктор все время живет.

Так как я явилась к доктору с рекомендательной запиской, то доверие его ко мне было вполне обеспечено.

Особенно ценна была для меня первая беседа (правильнее, прислушивание к тому, о чем беседовал д-р Маковецкий с крестьянами), наглядно продемонстрировавшая предо мной прием пропаганды толстовских идей в Ясной Поляне. Прием больных доктором Маковецким в лечебнице именно превращается в живую пропаганду, и так как пользует доктор не только яснополянских крестьян, а приезжают к нему из всей округи (при мне были приезжие из далеких деревень), то семя толстовского учения разбрасывается очень далеко. Необходимо отметить, что д-р Маковецкий пользуется большой любовью среди крестьян, и в силу этого его идейная пропаганда особенно глубоко проникает в сознание его слушателей. Сам д-р Маковецкий — ярый толстовец из типа слепых фанатиков.

При мне была такая сценка. Какая-то баба, явившаяся с больным ребенком из соседнего села, рассказывала, что у них задержали какого-то странника — «Божьего человека» — за отсутствие паспорта. Баба глубоко возмущалась, что паспорт спрашивают даже у «Божьих людей». Д-р Маковецкий вполне соглашался с бабой. Пространно он стал излагать набившие оскомину толстовские истины о том, что, стремясь жить по правде Божьей, не нужно бояться тюрьмы и наказаний, раз власть требует что-нибудь такое, что противно совести. Прямо Маковецкий не говорил, например, об отношении к воинской повинности, но во всяком случае из его слов даже для самого неразвитого слушателя вытекала идея пассивного сопротивления государству. Пропаганда Маковецкого носила чисто идейный характер, без всяких революционных резкостей, но думаю, что подобная пропаганда в удобных случаях может дать самые нежелательные практические последствия.