«Преодолевая в себе естественное чувство брезгливости, я вынужден представить на благоусмотрение вашего превосходительства три документа, доставленные мне из парижской префектуры за то время, когда я употреблял все мои наличные силы, чтобы бороться с нашим революционным движением, поскольку оно выражается за границей.
В пояснение к представляемым документам осмеливаюсь присовокупить нижеследующее.
В апреле месяце текущего года приезжал в Париж некий Мануйлов, секретарь газеты «Новости», который вступил в знакомство со мною и с известным вашему превосходительству советником посольства французского министерства иностранных дел г. Гансеном.
Затем, несколько дней спустя после его приезда, из Парижской префектуры мне была сообщена копия с донесения одного из префектурных агентов, который познакомился с Мануйловым при обстоятельствах, изложенных в означенном донесении.
Из содержания этого документа ваше превосходительство изволите усмотреть, что агент Петербургского охранного отделения Мануйлов, выдавая себя за чиновника Министерства внутренних дел, действующего по инструкциям полковника Секеринского, имел целью собрать в Париже сведения о моей личной жизни, денежных средствах, отпускаемых мне на ведение дела за границей, о наличном составе агентуры и об отношениях, существующих у меня не только с префектурой, но и с императорским посольством в Париже.
Не желая беспокоить ваше превосходительство по поводу необычайной выходки полковника Секеринского, который вдохновил своего агента Мануйлова на бессмысленную поездку в Париж, я ограничился тем, что пригласил к себе упомянутого агента и, потребовавши от него отчета в его предосудительном поведении, предложил ему немедленно же оставить Париж, откуда он действительно и поспешил уехать.
Считая означенный странный эпизод совершенно оконченным, я полагал, что для полковника Секеринского достаточно будет данного мною урока.
Между тем на днях из парижской префектуры мне были доставлены для представляемых при сем в точной копии письма, писанные тем же Мануйловым, из которых усматривается, что полковник Секеринский продолжает вести против меня интриги, уполномочивая еврея Бориса Наделя, служащего комиссионером в гостинице Grand Hotel, сообщать обо мне сведения.
Изложенные обстоятельства разрослись до таких размеров, что я получил даже предостережения от здешнего Министерства внутренних дел относительно происков, возникших против меня в Петербурге со стороны лиц, выше будто бы меня поставленных.
Не могу скрыть от вашего превосходительства, что предосудительные затеи полковника Секеринского компрометируют меня перед здешним правительством и, отвлекая меня от служебных обязанностей, дают в распоряжение такого проходимца, как комиссионер Надель, указание на мою личность и мою деятельность, чем, естественно, полковник Секеринский облегчает революционерам способы к обнаружению моего места пребывания в Париже.
Ваше превосходительство, без сомнения, соблаговолите обратить милостивое внимание на изложенные обстоятельства, при которых, к стыду служебных обязанностей, люди, поставленные на известное положение, занимаются низменными интригами против своих сослуживцев, а не розыскной деятельностью, им порученной.
Чиновник особых поручений П. Рачковский».
При своем докладе П. И. Рачковский приложил письмо агента префектуры о беседах с Мануйловым (сущность их известна нам из записки Ратаева) и кальки с двух писем Мануйлова к Наделю. В первом Мануйлов просит Наделя выслать по адресу полковника Секеринского две книги: «Alexandre III et son entourage» par Nicolas Notovich и «L’en-tente» par E. de Cyon[152]
. Во втором Мануйлов благодарил за выписку книг и писал:«Я всегда вам говорил, что я забочусь о вас и во мне вы найдете истинного друга.
Мне необходимо иметь все сведения (слышите, все) о тех господах, которые причинили нам неприятности
Пришлите это письмо по адресу: Петербург, Степану Кузьмину, Разъезжая, дом 3, кв. 21. Жду этого письма по возможности скорее. Будьте здоровы. Щербаков в Сибири».
Но Мануйлов не унимался, и 7 ноября 1895 года П. И. Рачковский отправил следующую телеграмму Г. К. Семякину: «Из последнего письма Мануйлова к Наделю усматривается, что он предполагает скоро приехать в Париж в интересах документального разоблачения федосеевских происков. Благоволите разрешить поездку Мануйлова. Надель [в] наших руках. Lettre suit»[153]
.Вслед за телеграммой пришло и письмо Рачковского на имя Г. К. Семякина. Из содержания письма видно, что жалостный вопль Рачковского был услышан в Департаменте полиции, и Рачковский получил отсюда нравственную поддержку. 20 ноября 1895 года Рачковский писал: