Незадолго до суда Малецкой и Рожковской я решил все свои данные по делу партии изменить. Так как с местными судебными властями сделать это будет трудно, я написал прошение министру юстиции Щегловитову, прося его прислать ко мне своего помощника по важным делам. Одновременно мною были написаны прошения прокурору Варшавской судебной палаты Гессе и варшавскому генерал-губернатору Скалону, которых я просил скорее предать меня военному суду и расстрелять.
После посылки этих прошений очень скоро прибыл ко мне помощник варшавского генерал-губернатора, ген.-лейтенант Утгоф в Х-й павильон. Меня вызвали к нему во вторую комнату канцелярии. Утгоф спросил меня, какие поводы у меня для моих прошений. Я ответил, что во всем этом деле меня лишь используют как предмет, который можно вертеть как угодно. Он стал успокаивать меня и говорил, что все для меня устроит с ген.-губернатором о замене для меня смертного приговора военного суда на малый срок каторги. Если бы дело приняло такой оборот, что царь утвердил приговор, то и тогда они найдут выход. На исполнение этого он дал честное офицерское слово, а именно тогда меня уведут из Х-го павильона и напишут, что я бежал. Этого он просил никому не говорить, а затем уехал.
В то же время было закончено обо мне следствие по делу о нападении на акцизных чиновников в Ракове и их убийстве. Это дело было направлено прокурору Варшавской судебной палаты, которому следовало передать это дело прокурору Варшавского военно-окружного суда. Ген.-губернатор Скалон мог утвердить смертный приговор военного суда, поэтому охраной и ген.-лейтенантом Утгофом были тотчас же отправлены телеграммы в Департамент полиции и коменданту Отдельного корпуса жандармов на случай утверждения Скалоном приговора, чтобы тогда просить царя о замене смертного приговора суда. Через несколько дней после этого от прокурора Варшавской судебной палаты поступило к начальнику Х-го павильона постановление прокурора судебной палаты об освобождении меня по этому делу за неимением улик. Дело это было отправлено обратно про-{449}курору Петроковского окружного суда, а он передал его для дальнейшего ведения по нему следствия следователю Коломацкому. С этим делом дотянули до манифеста 1913 г., из-за чего оно могло уже разбираться Варшавской судебной палатой.
Когда я сидел в Х-м павильоне, приезжавшая ко мне на свидание Мария Пецух предложила мне на ней жениться. Так как она была единственной, кто меня навещал, то несмотря на то, что она была старше меня десятью годами, я написал прошение генерал-лейтенанту Утгофу. Получив разрешение, я повенчался с ней в Х-м павильоне. Выйдя на волю в 1915 году из Орловской губернской тюрьмы, я не написал ей ни одного письма, решив ничего общего не иметь с тем прошлым, которое коснулось меня в создании страшного революционного греха.
За время моего сидения в Х-м павильоне Варшавской крепости я заведовал библиотекой Х-го павильона для арестованных. В конце моего заведования она состояла из 2100 книг, которые были на языках: польском, русском, французском, немецком, английском и еврейском.