Если бы, конечно, норманн сказал не просто «раб», а «раб божий», например, то это бы было не оскорбительно, а даже, в некотором смысле, правильно. Но бык ничего не добавил.
— Сюда иди! — ленивым приказным тоном сказал Охвен и, продолжая зажимать подмышкой сверток, сошел с лыж.
Норманн, оценив интонацию, заспешил навстречу. Он пылал гневом, единственно, что из макушки не шел дым. Он даже подвывал себе от нетерпения.
— Да я тебя сейчас на части порву! — промычал он, расставляя руки со скрюченными пальцами, словно, для объятия.
Когда их разделяло всего несколько шагов, Охвен, выверенным движением бросил сеть, доселе зажатую подмышкой. Бык, продолжая стремительно надвигаться, влетел головой в эту птичью ловушку, наступил ногой на один ее конец и, запнувшись, обрушился в снег. Подняться на ноги ему уже не удалось: Охвен, проворно вытащив из-за спины припасенную дубинку, принялся энергично обихаживать поверженного богатыря. Тот пытался обороняться, но запутался в сети, прекратил двигаться, рычать и заскулил.
Охвен орудовал дубиной достаточное время, чтобы попавший в неприятность норманн оценил всю серьезность сложившегося положения. Он прервался только затем, чтобы связать веревку, пропущенную через углы сети. Бил, не разбирая, но не вкладывал всю силу: его-то не убили и не покалечили. Бык прекратил скулить, только кряхтел. Видимо он не хотел, чтобы на крики сбежался народ и увидел будущего викинга в таком виде.
Охвен, решив, что достаточно помахал дубиной, затянул на ноге врага ременную петлю, встал на лыжи и пошел прочь, волоча за собой за ремень слабо шевелящегося спутанного богатыря.
Когда послышалось журчание ручья, так и оставшегося безо льда, бык совсем загрустил.
— Эй, ты что собираешься делать? — проговорил он, опасаясь услышать в ответ страшный приговор.
Но Охвен промолчал. Через две заранее переброшенные на другой берег и укрепленные камнями жердины он перетащил свой груз над весело плещущимся потоком. Наверно парню, ощутившему под собой воду, было совсем несладко.
Для острастки еще два раза приложился дубиной по бокам молчаливого и усмиренного здоровяка и, перебравшись через ручей обратно, заскользил на лыжах к деревне.
— Эй, парень! Стой! — прокричал он какому-то подростку, который важно шествовал между домами.
— Чего тебе? — ответил тот, шмыгнул носом и поправил зимнюю шапку, чтоб не падала на глаза.
— Скажи вожаку — ну такому здоровому — к нему еще все парни во двор ходят, чтобы бегом бежал к ручью по направлению хижины чужака!
— Зачем? — удивился подросток.
— Пусть придет совсем один. Чужак вызывает его на поединок. Если же он будет не один, то я, — Охвен ткнул себе в грудь кулаком, — утоплю, как котенка, его приятеля. Понял?
Парень заинтересовался, его глаза засветились в предвкушении развлечения. Он кивнул в ответ и быстро убежал в направлении дома вожака.
Охвен никогда в жизни не топил котов, но никаких других сравнений на ум не пришло. Однако, надо было торопиться. Его пленник мог, исхитрившись, выпутаться из сетки. К тому же сейчас к нему на разборку примчится целая орда пылающих гневом юных норманнов. Их надо было усмирить. Ведь не войну же он затеял с этими подростками!
Но пленник лежал на своем месте неподвижно.
— Ты что — уснул там? — спросил Охвен и нежно пнул, подумав, что сегодня он обходится без волшебного камушка в носке сапога.
Спеленованный богатырь зашевелился и вздохнул, как грустный влюбленный под окном гордячки. Карел снова вытащил его на хлипкие мостки.
Как раз вовремя — со стороны деревни мчалась, подпрыгивая от возбуждения, целая ватага юных викингов. Впереди с выражением лица решительности трусил вожак. Он был разгневан, иначе, как можно было объяснить то, что в руке он держал настоящий боевой меч? Если бы они были поумнее, то запросто могли перебежать через ручей — глубина здесь вряд ли достигала колена. Но мочить ноги зимой никто не собирался: им даже в голову это прийти не могло.
— Стоять! — громко и отчетливо сказал Охвен.
Все остановились и принялись крутить по сторонам головами. Дальше-то что?
— Я сказал, чтобы ты пришел один! Теперь я утоплю твоего друга! — проговорил Охвен.
Сверток на мостике зашевелился и жалобно застонал:
— Не дайте умереть, други! Не дайте пропасть!
Вожак изменился в лице. Чего он там себе напридумывал, было неясно. Но то, что к нему в голову лезли одни лишь страсти — это точно. Охвену стало смешно.
— А ну-ка отправь всю свою свору по домам! — приказал он.
Норманн повернулся к своим единомышленникам и трагическим голосом произнес:
— Идите отсюда! Я сам с ним разберусь.
Парни живо повернули к деревне.
— Мы приведем подмогу! — крикнул кто-то. Охвен не выдержал и тихо засмеялся. Этого не расслышал никто, разве что тот, что сидел сейчас в сетке. Но ему было не до смеха: он уговаривал себя достойно и храбро встретить смерть.
— Нет! — заорал главарь. — Это наше дело! Не дай бог кому-нибудь проговоритесь!
Когда скрылись вдалеке все юные воины, Охвен строго сказал:
— Сейчас я оттащу твоего друга на берег. Не боишься — перебирайся сюда. Поговорим, как мужчина с мужчиной.