Так что, на святителе Феофане, святом Иоанне, митрополите Антонии сказалось наследие советской публицистики? Неужели вся история полемики есть история полемики "пролетарской"? Полагаю, Валерий Львович достаточно начитан в древних отцах, чтобы вспомнить, что и они говорили о ересиархах весьма нелестные слова[59]
. Да и в Писании апостолы не называют недругов Христовых "светом очей своих". Валерий Львович полагает, что о Льве Толстом надо говорить весьма уважительно потому, что через него многие люди дошли до истинного Евангелия. Но вот апостол Павел. Для неге детоводителем ко Христу был древнеиудейский закон. Пройдя по мостку Ветхого завета, апостол ступил на новозаветный берег и, оглядываясь назад, что же он там видит? Мнение апостола Павла о Ветхом Законе было настолько шокирующим, что переводчики до сих пор не могут решиться перевести буквально это его высказывание: "Берегитесь псов, берегитесь злых делателей, берегитесь обрезания... я... из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, по учению фарисей... по правде законной - непорочный. Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа" (Флп. 3,2-8). Сор в последней фразе - это греческого оригинала и stercus древнего латинского перевода. Откройте словари и посмотрите значения этих слов. Значение "сор" дает не каждый словарь. Зато указываются такие значения этого слова, как "навоз, кал, испражнение, дерьмо". Еще прежде апостол Павел назвал дохристианские религиозные установления (даже не языческие, а собственные, еврейские, ветхозаветные!) "тщетой" (: убыток, ущерб, вред). Итак, иудаизм уже не просто "тщета", то есть ненужная трата сил, но и вред, и даже более того - "дерьмо".Но если это говорит Павел о некогда Богоданном ветхозаветном Законе, - то как же должен относиться христианин к тем оккультно-языческим экспериментам, через которые он сам некогда впервые открыл для себя форточку в духовный мир?
Так что и к Валерию Львовичу приходится обратить вопрос, который я задаю обычно моим сектантским оппонентам: вполне ли вы понимаете, с кем вы спорите? Вы уверены, что то, что вам не нравится в моих словах, есть только лишь мое? А может быть, ваша аллергия на меня; - это аллергия вообще на Православие, на Евангелие, на святоотеческое предание? Если у вас аллергия лишь на меня, на мой стиль, - то это не страшно. Но вдруг то, что было мною сказано и что явилось для вас наиболее неприятным, сказано мною не от моего сердца (в котором, конечно, "рассредоточенна молитва, обрывочны мысли, фрагментарны сведения"), а от имени отцов и апостолов?
Стиль моих статей действительно полемичен. Но зато, вступая в полемику, я не становлюсь в позу вселюбвеобильной умудренной терпимости. У каждого свой стиль, свои литуратурные симпатии и антипатии. Я, например, не выношу слащаво-сентиментального стиля, нанизывающего бессмысленные красивости одна на другую, поскольку полагаю, что у каждой фразы должен быть конкретный смысл. Каждая фраза должна сообщать читателю что-то помимо уверения последнего в умении автора мастерить возвышенно-благочестивые штампы. Надеюсь, что никогда в мои тексты не проникнут фразы типа: "Собирается нынче Святая Русь не отделяя живых и мертвых, собирается воедино, она-то именно и есть доподлинно и во веки веков, а есть ли мы, будем ли, - о том речет Бог". Что означают сии стилистические возвышенности Бог весть. Зачем усомнился Валерий Львович в своем существовании - тоже неведомо. Я, по крайней мере, не сомневаюсь в своем существовании, да и в бытии Валерия Львовича не вижу оснований усомниться...
Если уж спорить - так давайте спорить открыто, не маскируя спор призывами к "терпимости", "открытости" и "собиранию". Но Валерий Львович, решив преподать мне урок терпимости, не удержался даже от уже совершенно пошлого намека на мое обучение на кафедре научного атеизма и на мои ученые степени.