Оккупанты

Другая технология, и я это всё должен был освоить. А производство-то идёт своим ходом, не остановить. Надо на ходу учиться, от и до овладеть. Приходил опять пораньше, мои ещё спят дома, а я, мышкой, бегом на завод.

Начал пить! Никому ничего не говоря, прихожу, «галошу», спирт технический, приносят из седьмого цеха, и давай! Вонючая, противная дрянь, а пил! Как не сдох? Вдруг приказ! И что там, до сих пор не знаю. Начальник цеха, лучший друг был, такой приказ издал, уволить.

И меня сняли, а приказ не показывают. Сняли и сняли. И всё. А жену все спрашивают – за что его так наказали? Такого пахаря! Она и сама не знает. Какой-то страшной силы приказ поступил.

Начальник цеха переводит меня слесарем-инструментальщиком пятого разряда. И я, дурак, согласился, хотя мог спокойно работать по шестому разряду. Я промолчал тогда. Начал спокойно работать. Работа нравится, дело знакомое, по расписанию, не надрываюсь, как лошадь. И деньги хорошие зарабатываю.

Вдруг он меня домой, в гости пригласил. Который приказом со мной разделался. Прихожу, а там его друг сидит лучший, с детства они дружили.

Я, говорит, на тебя надеюсь, что ты меня не подведёшь. У меня сложилась одна идея, и возможность для этого есть, только нужна твоя подпись. Что я был в партизанах с такого-то по такое-то, в Ленинградской области. Подтвердить. И бумажку подтискивает. А он же там и близко не был! Я говорю: знаешь что, этого сделать не могу. Почему? Во-первых, я воевал в десятой бригаде, Калининской, а тут Ленинградская. Это же документ. Если комиссия, меня на виселицу поволокут. Ты что!

Пришёл домой, расстроенный совершенно. Жена, царствие ей небесное, спрашивает, что случилось. Я рассказываю – так и так. Она говорит – правильно сделал! Шкурам этим поддаваться нельзя. Она же честный человек. Прямой.

– Это когда ты с синяком пришёл, всклокоченный?

– Нет! Не помню, вроде бы не цапались тогда.

– Ты рассказывал, что с тобой работал какой-то хмырь, гимнастёрки гладил в Ташкенте. Помнишь? У которого орден Отечественной войны первой степени, а у тебя второй, потому что не ранило тебя ни разу. Так вот он предложил сделать тебе тоже орден первой степени. Как и себе, за деньги. Ты на него накинулся. И вы подрались.

– Уж и не помню вовсе! Забыл. Да и ладно об этом. Счас уже нет той злости. А тогда этот начальник цеха нашёл какого-то человека, как уж они сладили, не знаю, подписали его бумажки. И дали ему «Запорожец». Поганому чёрту!

Потом он умер. И Бог с ним. Провожали его во Дворце культуры. Гроб установили для прощаний. Всё в красной материи. Я не пошёл, жену послал, а сам не пошёл. Вдова спрашивает – а где твой-то? Моя чего-то там придумала, отговорилась. Я сейчас не вспомню, женщина, знаешь. А я сказал себе: пошёл он на х… чтоб я его поминал, паразита. Хоть и мёртвый, чего уж. От гад был. Приклеился к участникам войны. Гадина! Я в этом деле строгий! Если голодный, дам хлеба, неважно, кто ты, а вот это не трогай! Так он и ушёл, начальник мой, помёр. Как ни ставил себя высоко! А я не такой. Стою на линии и буду стоять! Враг не пройдёт. А война ещё и не думает заканчиваться. Вон как – полыхает с разных углов!

– Ты такие вещи говоришь, простые, но запредельно важные. Мне с тобой очень интересно. Как с ровесником.

– Тут как-то приходили перед праздником фотографы. Расспрашивают – где ты был, что ты? Я, говорю, много не сделал, не самый главный был, но за один важный эшелон, с живой силой врага, могу честно доложить. Это же не то, что ты с винтовки убил кого-то, там столько было жертв. Долго выбирали место, прикидывали. И щас – под откос их шуранули! Пятнадцать вагонов. Потом донесли, что на Курскую дугу скрытно гнали тот эшелон. Сколько же людей мы оберегли!

Рельсы подрывали, мосты. Ребята в засаде, у меня сорок килограмм взрывчатки, я под мост. За линию фронта ходили за боеприпасами, взрывчаткой.

«Языка» брали. Про это в газете написали.

А кого схватим? Чёрт его знает. Лотерея. Нам разведка доложила – в Кузнецовке, пять километров от Себежа, будут пьянствовать немцы, деньги получили. Приходите во столько-то часов. И как раз удачно: последний дом, дальше огороды, лес. И спрятаться можно, и подойти скрытно.

И вот мы подошли к пяти, по лесу подошли. И себежские ребята, агентурная разведка, машут рукой – пока нету гостей. Мы затаились, трава высокая, июль. Как и нет войны, такая благость. Смотрим, заходят трое. Все в немецкой форме. Хорошо! Надо подождать, пока подопьют, разгуляются. Через полчаса наш человек вышел, машет – пора. И мы сразу в двери. «Хэнде хох»! Один сидел в углу, другой посередине, возле окна. Потом оказалось, что один из них – чех, мастер на железной дороге. Другой – комендант Кузнецовки. И полицай. Я вышел, встал у окна – мало ли что, прикрыть. Слышу выстрел. Это недаром, думаю, что-то там случилось.