Лицо Джанет застыло, когда подавала обед. К еде не притронулась, только отпивала чай, глядя в темноту за окном. Русов в одиночку съел половину пирога. Когда мужчины закончили есть, Джанет заговорила, по-прежнему глядя в окно:
– Юджин, ты должен съехать от нас. Из-за тебя нам грозит опасность. Я не могу допустить, чтобы и с дядей что-нибудь произошло. Он и так пострадал в ту проклятую войну.
– Ладно. - Русов неловко складывал салфетку. - Завтра я перееду.
– Нет! - неожиданно властно сказал Грегори. - Ты мой гость, и ты останешься. В моем доме ты в безопасности.
– Дядя!.. - вскинулась Джанет.
– Успокойся, девочка, - ласково сказал Грегори. - Если боишься, то поживи пока у подруги.
Лицо Джанет порозовело, сделавшись гневным и прекрасным одновременно. Глаза вспыхнули изумрудами под копной рыжих волос. Не сказав ни слова, она с грохотом отодвинула стул и убежала, впервые оставив посуду немытой.
– Ирландская кровь, - улыбнулся Грегори. - Порой в ней так и играет. Я по сравнению с нею холодный англосакс.
Так что всё осталось по-прежнему. Утром Джанет отвезла Русова на работу, но была тиха и задумчива. А вечером Русов принялся со скуки наводить порядок в карманах и сделал поразительное открытие…
Он выкладывал на покрывало смятые стодолларовые банкноты, десяти- и пятидесятидолларовые монеты, использованные железнодорожные билеты, ключ от шкафчика на работе, бумажки с номерами телефонов.
И заодно футляр величиной с портсигар, наследство Сирина.
Машинально раскрыл его. Первого, использованного цилиндрика, уже не было: скорее всего, оставил на кладбище. Оставались три, металлически поблескивая в электрическом свете…
И тут ноги Русова ослабели, и он сел на кровать. Из-под трубочек выглядывала сложенная бумажка. До этой злосчастной поездки он несколько раз открывал футляр и мог поклясться - раньше ее не было. Или все-таки проглядел?.. Помедлив, он вытащил листок.
Как и ожидал, записка была от Сирина.
«Евгений, - торопливо бежали слова. - Если ты читаешь это, значит, мои дела плохи. Я не думал, что… - дальше несколько слов было замарано. - Короче. Экспедиция Петрозаводского университета нашла старый ноутбук с зашифрованными записями. Там было о «черном свете» - это какая-то космическая энергия, сфокусированная до высокой плотности плазменной линзой, так что получилось нечто вроде лазера. Характеристики таковы… - Следовало несколько закорючек и цифр, полная абракадабра для Русова. - Парни, которые восстановили формулу, были убиты, а лаборатория сожжена. Те, кто сделал это, наверное не знали, что один приезжал к нам на рыбалку. Он подозревал, что на них началась охота, поэтому оставил формулу мне. Евгений, запомни ее, а листок сожги. Любой физик поймет, что к чему. Может быть, это еще пригодится. Прощай».
Когда Русов дочитал записку, его руки затряслись: нежданно-негаданно в них оказался главный секрет Третьей мировой войны. Заболела голова. Русов уронил записку и потер виски, пальцы оказались очень холодными.
Так вот из-за чего погиб Сирин! И не какие-то бандиты убили его, а наверное те белые, что так бесшумно возникли тогда на кладбище. Цзин - какое странное слово! Никогда не слышал его. И еще одна странность: почему не встречались ни в одном из боевиков, которых Русов насмотрелся предостаточно?..
Он даже застонал: «Господи, зачем мне это?». Но теперь ничего не поделаешь. Записку надо поскорее уничтожить, а формулу… что же, придется запомнить. Может быть, удастся вернуть ее России.
Русов стал растирать лоб, упорно глядя на бумажку, и постепенно закорючки формулы превратились в пейзаж - причудливые склоны горного ущелья в окрестностях Кандалы, куда Русов любил забредать мальчиком. Цифры он обратил в повисшие на скалах деревья, а для верности еще и в номер телефона, по которому будет звонить…
Кому? Конечно, Сирину.
«Как ты, Миша? Еще летишь? Или долетел? Как принял тамошний аэродром?».
Русов скрипнул зубами и встал. Спичек не было, так что пришлось пойти в туалет. Там разорвал записку на мелкие клочки и бросил в унитаз. Пусть цзин побарахтаются в канализации, если хотят. И тут же представилось - белесая лягушечья голова выглядывает из унитаза, а во рту сросшаяся как ни в чем не бывало записка. Русов плюнул в сердцах и спустил воду еще раз.
Да, Грегори прав: кое-что им было нужно от Русова. Только он и сам не знал, что носит это в своем кармане.
Обед прошел в молчании. Потом стали смотреть телевизор. По странному совпадению шла драма о Третьей мировой. Чудовищно ухали взрывы, самолеты с воем проносились над головой - звук был отменный, куда лучше, чем у их телевизора в Кандале. Уцелевший летчик возвращался после войны домой, в залитый солнцем городок, еще не зная, что самое страшное ему предстоит здесь…
Но Русов чаще смотрел не на экран, а на сидящую впереди Джанет. Завитки ее волос то разгорались в адском сиянии ядерных взрывов, то меркли, когда на гостиную накатывались волны ревущей тьмы.
– Как грустно, - сказала она, словно почувствовав взгляд Русова, и звук сразу сделался тише. - И зачем только люди воюют?