Окликни меня среди теней

Народ подходил, все обменивались приветствиями. Тине стало неуютно, она здесь чужая. Наконец появился отец Серафим, стал на небольшом возвышении и заговорил;

— Приветствую вас, братья и сестры, во имя Триединого бога! Напомню, что согласно решению VIII Вселенского собора каждый может понимать это триединство по-своему. Главное — избегайте искушений, которые вам посылаются, и уже с сегодняшнего дня. Сразу после трапезы мы будем лицезреть торжественную церемонию в Иерусалиме. Боюсь, что наступает конец наших мирных собраний, но претерпевший до конца спасется. Поблагодарим Господа за хлеб насущный, и подкрепим свои силы перед испытаниями.

Он сошел, и Никита покрутил головой: — Что-то зловеще. И обычно отец Серафим говорит дольше. Ладно, я пойду на раздачу. Сиди, я все принесу.

Ушел, а ей стало приятно: давно о ней никто не заботился. Подошла тетя Паша, вскоре явились ее муж и Никита с подносом. Все оказалось очень вкусно, приходилось заставлять себя есть помедленнее.

Тетя Паша глянула на нее: — Может, останешься у нас, Тина? Женские руки в обители нужны — и по хозяйству, и на кухне, а жить можешь у нас.

— Спасибо, — пробормотала Тина. Стало тепло в груди, может и в самом деле остаться?

Поели, дядя Володя и Никита унесли тарелки. Торцевая стена трапезной заколебалась и исчезла — здесь проем холорамы был больше, чем в приюте. Открылась площадь на вершине холма, которую уже видела в передачах. Справа мечеть и слева мечеть (об исламе рассказывали на уроках), а посередине тяжеловесное прямоугольное здание. Высокий проем входа, две колонны по сторонам, зубцы по краям крыши горят золотом — над Иерусалимом синее безоблачное небо.

Площадь заполнена народом. Ведущих двое, мужчина и женщина, раньше их не видела. Одеяния свободные: у мужчины красное с черным, у женщины белое с лазоревым. Звучит торжественная музыка, затем мужчина говорит:

— Дорогие участники и зрители! Когда-то здесь стоял храм, воздвигнутый царем Соломоном, а потом второй храм. После его разрушения более двух тысяч лет место пустовало, однако ныне вы видите Третий храм в его прежней славе (он подчеркивает слово «третий»). В храме незримо обитал бог, открывшийся евреям под именем Яхве — «сущий». Бог сохранил это место для Своего дома, и будет обитать в нем снова. И снова будет говорить с вами — не только с иудеями, но и со всеми верующими в него

Опять торжественная музыка. А следом все начинает как-то расплываться и темнеть. Меркнет синее небо, будто колышутся и отступают в сумрак колонны у входа, и зубцы на крыше уже не золотые, а тускло-серые. Зато таинственное красноватое сияние разгорается перед храмом, четко обрисовывая две фигуры.

Одна — Мадос, в белой с пурпуром мантии. Лицо более темное и грозное, чем обычно, но неотразимо привлекательное. Рядом — женщина в зеленом струящемся платье, с прекрасным, каким-то мерцающим лицом, и с красной розой в обнаженной руке.

— Дорогие мои! — звучно говорит Мадос, и голос проникает до самого сердца. — Бог любит вас, и ему прискорбно, что вы так долго были отделены от него. В своей великой милости он возвращается в сей храм. Но не только в это здание из камня. Он хочет ходить среди вас, касаться вас, выслушивать ваши просьбы. Поэтому он избрал живым храмом мое тело, и я смиренно вручил себя Ему. Когда вы будете говорить со мной, вы будете говорить с Отцом небесным. Когда коснетесь меня, вы прикоснетесь к Нему, и он прольет на вас свою милость. Я же умалюсь, дабы вы питались духовно и приближались к Нему. Более того, его духовная супруга, та, кого именуют Предвечным светом, приняла телесное обличье, чтобы излить свою любовь на вас…

Его голос тоже как-то расплывается и вдруг пропадает. Пропадает и все вокруг. Тина стоит на черном полу в каком-то смутно видимом зале, вихри голубого света скользят к ней и вокруг нее. Потом из темноты выходит Мадос и призывно машет рукой. Тину будто омывает изнутри горячей волной. Она подбегает к Мадосу и приникает к его коленям (как она и мечтала!). Хочет заговорить, высказать все, что накипело на сердце, но Мадос прижимает палец к ее губам, и ее наполняет блаженство. А потом поднимает на ноги — те вдруг ослабели — и ведет в темноту.

Черное ложе, облитое красным светом. Она вдруг оказывается нагой, и ее бережно укладывают на это ложе. Мадос тоже оказывается наг — темное массивное тело — и ложится на нее. Медленно пульсируя, в ее животе разливается холод. Ее тело подается вверх и вниз…

Как и тогда!Ледяная волна окатывает ее, теперь и снаружи. Она стонет — от отчаяния, ужаса… и наслаждения. Все меркнет.

Она очнулась. Какое-то действо продолжается в проеме холорамы, но несколько человек обернулись и смотрят на нее. Кто-то дергает за руку… это Никита.

— Что с тобой? Давай выйдем. Ты так болезненно стонала.

Она позволила вывести себя наружу. Сели на скамейку среди цветов.

— Извини, — она содрогнулась. — Я пережила нечто жуткое. Ты видел Мадоса, когда он появился один? Это было совершенно реально, я даже коснулась его. А потом… — тут она запнулась, а щекам стало горячо.