Окна

Что еще?.. Наукам в эти дни словно отгородился от всего мира. Не показывались острова Диомида, ни тем более Аляска, открыты были только склоны гор, подступающих к селению с трех сторон, ближние береговые утесы да небольшой кусочек Берингова пролива. А дальше — сплошная облачность, мгла. Однажды с вертолета мне привелось наблюдать, как это выглядит сверху: все пространство моря и тундры, от Мечигмена до Уэлена, было залито солнцем, и лишь Дежневский массив окутывали плотные, недвижные, наколотые на вершины облака… Ветер к утру повернул снова. Волны, разыгравшиеся за ночь, успокаивались, катились с юго-востока длинными пологими валами. И, не дожидаясь, пока они утихнут окончательно, наперерез им, с северо-востока, слабой линией уже обозначалась новая волна, и пролив казался заштрихованным крест-накрест, в косую клетку. Вчерашние киты не ушли, все так же ходили вдоль берега… С утра я бродил по окрестностям. Поднялся сначала к маяку, постоял там, возле бронзового Семена Дежнева. Затем навестил Наукан. С тех пор как я видел его в последний раз, более десятка лет назад, он не изменился. Разбросанные по склону жилища, обвалившиеся мясные ямы, потрескавшиеся, выщербленные китовые столбы над обрывом. Вся округа заросла высокой, по колено, травой. Жилища стояли раскрытые — одни стены; крыши из моржовых шкур люди, переселяясь, увезли с собой. Стены, особенно в основании, были выложены из огромных камней, — не в одиночку ворочал человек такие глыбы. Я заходил внутрь этих круглых каменных оград, — всякое опустевшее жилье, брошенная за ненадобностью рухлядь вызывают грустное чувство. На что только не натыкался взор: старое деревянное прямоугольное блюдо, длинная костяная игла, изогнутая веточка оленьего рога для выбивания снега из меховой одежды. И тут же: механизм будильника, жестяная, с двойной крышкой, коробочка из-под чая, позеленевший винчестерный патрон, облупившийся эмалированный таз, колесо швейной машины. И опять — древний каменный жирник, «паник», по-эскимосски… Бедно все это теперь, убого. А ведь и здесь много веков жили сильные, бесстрашные и мудрые люди, — жили в ладу с неприветливым морем, мрачными скалами, умели оборониться от врагов, любили друг друга, слагали песни… И кто-то, было дело, трудился над этим увесистым каменным светильником: выскребал и шлифовал овальное углубление, оставлял специальную перегородочку, чтобы отделять жир от мха, продалбливал в ней отверстие. Сколько времени затратил мастер, сколько времени годился бы еще этот жирник?.. И вдруг, стоя посреди этого запустения, осознаешь, что раздумывать здесь о времени — уже поздно, времени подвластна жизнь, а Наукан принадлежит теперь одной вечности, и эти стены будут существовать столько же, сколько эти горы…