Окна

…Откуда-то со стороны моря прихромал к нам неугомонный Борис Никанорыч. Он, оказывается, обнаружил на берегу настоящую чукотскую байдару. Это байдара Ульвелькота. Я тоже хочу посмотреть, и мы идем все трое. Она лежит на косе, как раз где речка Сомнительная, вливается в бухту. Байдара заботливо перевернута вверх дном, уложена на обрубки бревен… Борис Никанорыч просит Ульвелькота разрешить ему замерить и зарисовать байдару. Малые суденышки: лодки, катера, яхты, катамараны, — его страсть, каждый вечер за ужином художник потчует нас рассказами, как в прежних своих путешествиях сплавлялся по речкам Кольского полуострова, Архангельской области, Северного Урала… Вдвоем с ним мы легко поднимаем и переворачиваем байдару, она небольшая, человек на шесть. Теперь видно, что моржовая шкура, обтягивающая ее, завернута краями внутрь, и притянута лахтачьими ремнями к каркасу. Видны также дыры — в боках и днище. Старая уже байдара… Ульвелькот поясняет, что шкуру сначала расслаивают надвое и натягивают на остов сырой, а потом сушат — с одной стороны и с другой. Таким образом, усохшая шкура обтягивает остов идеально, сидит на нем как облитая… Еще он говорит, что для байдары обязательно нужна шкура молодой моржихи, — шкура самца или взрослого зверя была бы слишком тяжела, груба… Значит, теперь, чтобы починить байдару, понадобилась бы именно шкура молодой моржихи. Но и чинить ее, видимо, уже ни к чему… Наверное, это самая последняя байдара в мире, ее сделал старик-эскимос Нанаун, приехавший на остров еще с Ушаковым. В прошлом году он умер… Это самая последняя, но и самая древняя байдара, — потому что точно так делали ее и тысячу, и две тысячи лет назад… Борис Никанорыч извлекает из кармана своего балахона рулетку, — он старый и запасливый путешественник, — тщательно, до сантиметра, обмеряет байдару, все ее внешние и внутренние размеры, расстояния между сиденьями, высоту бортов и т. д. Потом зарисовывает ее, с точностью до последней ременной петли. У него идея — сделать себе такую же, заменив шкуру брезентом, а брезент, чтобы, не пропускал воду, чем-нибудь обработать… «Между прочим, — обращает наше внимание Борис Никанорыч, — самый большой развал бортов у байдары не точно посередине, между кормой и носом, а сдвинут в сторону кормы, что придает ей наибольшую обтекаемость. То есть древние мастера знали то, что в наше время конструкторы установили с помощью математических расчетов…» Я тем временем с помощью Ульвелькота пополняю свой лексический запас. Байдара по-чукотски — ы’твъэт. Верхние боковые дуги каркаса — вырвыр. Нос лодки — рэк’ыр. Доска для сиденья — вивыр. Весло — тэвэнан’, а во множественном весла — тэвэнан’ат… Потом я фотографирую последнего охотника острова Врангеля возле его последней байдары…

К полудню со стороны пролива сквозь тучи прорвалось наконец солнце, облака сдвинулись с сопок, и склоны их засверкали — каждый своим цветом. Ближние — черно-зеленым: камень с травою. Чем дальше, тем больше прибавляется голубизны и синевы, самые отдаленные, я бы сказал, — какие-то угрожающе синие… В середине распадка, с правой его стороны, один склон — сплошная, от вершины до подножья, ровно ниспадающая осыпь, и вся она — веселого, жизнерадостного, золотистого цвета с проступающими местами ярко-оранжевыми пятнами. Такое впечатление, — оно сохраняется и в пасмурные дни, — что только на эту сопку и падает солнце… То-то хлопот теперь Борису Никанорычу!.. И вечер наступает — опять ясный, тихий, умиротворенный, и опять обещает хорошую погоду и на завтра…

25 июля. Вчера Сазонов так и не приехал. Посему сегодня в 9 утра ходил к Феликсу, он в это время связывается с поляркой. В соседний балок, где у него рация, Феликс идет в пижаме и в тапочках на босу ногу. Хотя и лето, и тепло, и сухо, а все-таки забавно: по острову Врангеля в таком одеянии… Полярники по моей просьбе звонят в контору заповедника, и зам. по науке передает, что машина у него сломалась, трактор занят хозяйственными работами, но чтобы его тем не менее ждали — он обязательно приедет. «Не сегодня, и не завтра, но — днями…» Оригинал он, видимо, — этот товарищ Сазонов! Тут каждый день, можно сказать, на счету, а он — «днями»! Хоть не обещал бы…