Окна из будущего

— Там не было чинов в те дни. Каждый делал то, что мог и что знал. Надо было, к примеру, понять радиационную обстановку… Это было в первую ночь… Машины есть, а водителей нет…

— Вы где были?

— В Припяти. Жили там первые три дня в гостинице… Итак, дали мне машину, дозиметрический прибор поставил рядом… Кстати, на вторую ночь мне дали молодого парня в водители, но его не взял… Радиационная обстановка начала резко ухудшаться, и уже в городе было полрентгена в час, а кое-где и рентген в час… Я и подумал, мол, зачем молодым ребятам по таким полям таскаться… В общем, сел сам за руль и поехал… Кстати, там никого не надо было заставлять. Скажешь и делают!.. К сожалению, сейчас уже многих нет…

— А что вас больше всего мучило тогда?

— Почему все-таки взрыв произошел именно в тот момент, когда была нажата кнопка "Аварийная защита" Это мне не давало покоя… И я один из двух или трех человек, который не подписал заключение комиссии, расследующей причины аварии. Я не согласился с теми выводами, которые были ею тогда сделаны. Мне как физику было непонятно, почему взрыв совпал с тем мгновением, когда была нажата та кнопка. Реактор начинает глушиться, а он взрывается! Мне нужно было понять природу явления… И уже в Москве мы раскрыли суть происшедшего, и свою позицию довели до сведения всех заинтересованных лиц и организаций…

— К этому мы еще вернемся, а пока вспомним первую ночь. Итак, вы за рулем машины поехали к станции…

— Мне дали задание, чтобы с пожарными и главным дозиметристом мы определили, где брать воду.

— Зачем?

— По наивности еще предполагалось гасить ею реактор! То есть раз горит, значит его нужно заливать… Кстати, некоторые очаги пожара дейсгвительно нужно было гасить водой — перекрытия, строительные конструкции… Мы подъехали к станции. Было точно 22 часа — это я отлично помню… И вдруг на станции как грохнет! Какие-то утробные звуки, будто что-то из ада вырывается… Взлетело что-то из реактора, искры вверх… Смотрим на приборы — все зашкалили! Я кричу: "Быстро под мост!" Никогда в армии не служил, не командовал, а тут приказной тон сразу же прорезался… Когда грохот кончился, радиационная обстановка тяжелая, и я распорядился, чтобы вся группа немедленно вернулась в Припять — рисковать было нельзя…

— Что-то из конструкций упало в раскаленный реактор?

— Нет, это был еще один паровой взрыв…

— Вы сколько пробыли тогда в Чернобыле?

— Улетел я 10 мая, к тому времени я уже переоблучился… 5 мая улетел Щербина, я был в его команде. Но я вызвал своего заместителя, ввел его в курс дела, потому и задержался…

— Ваши ощущения этих первых двух недель?

— Есть технический аспект: надо понять, что случилось что делать…Это само по себе очень сложно, но это одна грань трагедии. И другое — чисто человеческий аспект. При мне шла эвакуация Припяти, я видел, как пустели деревни, — и это все производит ужасное впечатление. Его трудно передать, надо все видеть собственными глазами…

— Ужасное?

— Противоестественное…

— И можно ли это понять?

— Человек привык жить в определенной среде, и это земля прекрасная… И вдруг приходится уезжать…Вокруг запустение… И отстреливают собак, брошенных и ставших вдруг бездомными… Это все "противу жизни", противоестественно!.. Пришла большая беда… И находились силы, чтобы противостоять ей, постараться уменьшить ее размеры… Я глубоко сочувствовал директору станции, главному инженеру. Мне всегда Брюханов казался исключительно порядочным человеком взявшим на себя фактически всю вину за случившееся…

— Но ведь он не понял, что произошло?

— Не понял… Я ему потом объяснял все происшедшее… Однако он все принял на себя, мол, я директор — значит, и отвечаю за все!

— Но так и должно быть… Ведь первая его информация была ошибочна?

— Он просто не знал, что произошло. Считаю, умыслу у него не было… Даже мы довольно долго разбирались, а в его распоряжении были считанные минуты… Это ошибка нормального человека, который и предположить не мог о возможности такой аварии на его станции…

— Скажите откровенно: есть расчеты проектных и запроектных аварий — неужели тогда не предполагали, что такое может случиться?

— Отдаленные намеки были… Только потом, после аварии мы поняли, что какие-то сомнения возникали, что есть определенные режимы, при которых ввод стержней генерирует положительную реактивность… Весьма маленькую, тогда не предполагали, что она может быть столь большой и катастрофичной… Конструктора какие-то меры принимали…Но честно скажу, в голову подобное не приходило…

— И для науки это стало неожиданностью?