Читаем Окна во двор полностью

В общем, собралась глобальная тусовка – помянуть покойного и познакомиться с новым начальником шестой части Земли. Разумеется, вся верхушка соцлагеря, а также Индира Ганди, Геншер, Карстенс, Папандреу, Пальме, Зия-уль-Хак, Трюдо, Буш-старший, наследный принц Харальд, консорт Хендрик, Патрик Хиллери, Канаан Банана, кардинал Марини, Перес де Куэльяр, Ясир Арафат, Имельда Маркос и Агата Барбара, не считая менее замечательных, но не менее достойных лиц.


Орудийный лафет с гробом медленно ехал из Колонного зала на Красную площадь, сопровождаемый генсеками, министрами, генералами, родными и близкими, а также скорбящими трудящимися. В 12.45 по Москве, когда гроб опускали в землю, артиллерийские залпы грянули в 37 крупнейших городах. Три минуты гудел весь железнодорожный и речной транспорт. Все без исключения предприятия и учреждения остановили работу на пять минут.


Но я не о том.

Моя дочь Ирина тогда училась в первом классе. Школа ее была на улице Станиславского (ныне Леонтьевский переулок) – то есть довольно близко от Колонного зала и Красной площади.

С 12 числа шло прощание. В один из дней (скорее всего 12-го) улицу Горького перекрыли. Причем не с утра, а примерно в полдень. То есть Ира до школы добралась сама, а как обратно? Я поехал ее встречать. Взял с собой яблоко на всякий случай.

Оно-то меня и выручило.

Троллейбусы останавливались около Маяковской и дальше не шли (или уходили куда-то вбок).

У зала Чайковского стоял первый милицейский кордон.

На Пушкинской (точнее, у входа на Пушкинскую, где метро и магазин «Наташа») – второй.

После Тверского бульвара, где «Армения», – третий (наверное, дальше были еще кордоны, но мне дальше было не нужно).

Милиция пропускала граждан по паспортам с пропиской. Живешь где-то тут – проходи. Просто гуляешь – гуляй в обратном направлении.

Я подходил к милиционерам и говорил:

– Я иду в школу, забирать маленькую дочку. Вот, яблоко ей несу!

Вынимал из-за пазухи яблоко и показывал.

Они отвечали:

– Хорошо, проходите.

И вот так – три раза.

круг

Чтобы всем было интересно!

Когда мне было лет четырнадцать, я, конечно же, увлекался фотографией.

Это было прекрасно: слегка тяжелая фотокамера; наводка на резкость, диафрагма и выдержка; зарядка кассет в полной темноте; проявитель и фиксаж, круглые бачки; увеличитель, ванночки, плоские щипцы; резаки и глянцеватели…


Как всякий серьезный юный фотолюбитель, я записался в кружок при районном Доме пионеров. Это было в Дегтярном переулке. Очень близко от нашей школы.

Там была хорошая лаборатория.

Но главное, там был отличный руководитель. Сравнительно пожилой мужчина по имени Анатолий Андреевич Свинцов.


Разумеется, он учил нас выдержке и диафрагме, проявителю и фиксажу. А также композиции кадра.

Но один раз он сказал нечто очень важное.

– Что ты тут наснимал? – недовольно спросил он меня. – Вот это кто, например?

– Бабушка, – сказал я.

– Твоя?

– Моя, – сказал я.

– А это?

– А это мама с папой. А это мой кот. А это скамейка над речкой, у нас на даче есть такой вроде парк.

– Тебе, наверное, интересно смотреть на эти снимки?

– Да, – сказал я.

– Потому что там твои мама с папой, бабушка и кот?

– Конечно, – сказал я.

– А мне неинтересно, – сказал он, обращаясь уже не только ко мне, но ко всем кружковцам. – Потому что это не моя бабушка и чужой кот. А фотографировать надо так, чтобы всем было интересно. Чтоб совершенно посторонний человек сказал: «Ух ты, какая старушка замечательная! Ух ты, вот это котяра!» Понятно?


Да, да, понятно, спасибо… Я это скоро забыл.

Но сразу вспомнил, когда начал писать рассказы.

Эти слова оказались для меня главным литературным наставлением.

Ох, сколько у меня лежит разных заметок и воспоминаний, сколько недописанных кусков, а сколько я выбросил в мусорный ящик уже готовых вещей – а всё по одной-единственной причине: это никому, кроме меня, неинтересно.

Точнее, так: я не верю, что это кому-то еще интересно.

А еще точнее – раз я не верю, что это кому-то, кроме меня, интересно, – значит, меня самого это не очень-то интересует.

Круг замкнулся: как можно заинтересовать других тем, что не интересно самому?

Пока неинтересно.

Станет интересно – допишу недописанное.

А может, даже вспомню выброшенное.

public relations и целевая аудитория

Презентация

Один человек рассказывал о своем детстве и своей семье очень по-разному.

Это зависело от того, с кем он разговаривал.


Людям обеспеченным и интеллигентным он говорил так:

– О, у нас был открытый дом! Отец обожал гостей! Вино, коньяк – лились рекой. Мама накрывала на стол, резала салаты…


А людям необразованным и бедным – вот так:

– Батя мой здорово пил, – говорил он с тяжелым вздохом. – Все время дружков-приятелей в дом зазывал. Мама, царствие небесное, натерпелась…


Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Дениса Драгунского

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза