Окна во двор

– Если будешь сидеть и ныть, то не даст, конечно. Откуда же ей знать, что тут такая Ниагара чуйств-ссс… – хихикал я.

– Не смей смеяться! – обижался он. – Значит, не даст?

– Даст, даст, – успокаивал я. – Конечно, даст.

– Точно? Ты уверен?

Он мне страшно надоел.

Вдруг я вижу, что по этому длинному стеклянному холлу идет она. Вдалеке, мимо нас. Ее звали Алла, я прекрасно помню. И я вдруг как крикну:

– Алла! Алла! – и машу рукой. – Подойди на минутку, тут один вопрос!

Она останавливается, поворачивается и идет к нам.

Мой друг краснеет, срывается с места и убегает.

– Привет, – говорит она. – Что такое?

– Алла, – говорю. – Ты только не бей меня портфелем по башке, ладно? Вопрос такой. Буду предельно откровенен. Сашка убежал, потому что стесняется. Он в тебя влюбился до полусмерти. Ты не смейся, но это просто бешеная страсть. Обожает. Во сне видит. Жить не может.

Она присела на банкетку рядом со мной. Спрашивает:

– Ну и?

– Буду краток. Вот скажи, ты вот, проще говоря, могла бы, ну, в общем… – и замолкаю, потому что как-то неудобно.

– Ты спрашиваешь, могла бы я, – она смотрит на меня ясными глазами и улыбается, – могла ли бы я его, проще говоря, полюбить?

– Ну да! – говорю я. – Если короче, то да.

– Прямо сейчас? Сегодня? – смеется. – Прямо сегодня, конечно, нет. С ума сошел? Но вообще – как ухаживать будет. Будет провожать, приглашать в театр, дарить цветочки – тогда, наверное, да. Тем более что сейчас у меня никого нет. И вообще он мне даже нравится. Я его давно заметила.

Тут звонок. Мы вскочили и побежали в разные стороны.

В конце дня натыкаюсь в раздевалке на своего друга. Он на меня волком смотрит. А я ему весело так:

– Ура! Кричи ура, кому сказано!

– В чем дело?

– Ты ей нравишься. Она сказала, что с удовольствием тебе даст. Не сразу, конечно, не в первый раз, она же хорошая девушка…

– Ты что, прямо вот так с ней говорил?! – у него даже рот перекосило, то ли от гнева, то ли от страха.

– Ну, не совсем прямо вот так. Но, в общем, довел до нее суть дела. Она сказала: только пусть сначала поухаживает.

– Я сейчас тебе дам по морде! – кричит он и чуть не плачет.

Хорошо, мы рядом с урной стояли. Я черный железный круг схватил:

– Спокойно, – говорю. – Без рукосуйства. А то влетит.

Он повернулся и убежал.

С тех пор он обходил меня за десять метров. А если мы все-таки сталкивались, отворачивался.

Ну, ладно.

Месяца через три захожу в буфет, там эта Алла сидит. Беру компот и коржик, подхожу:

– У вас свободно, мадемуазель?

– Свободно, – говорит она довольно злобно. – Хоть в футбол играй. Ну, где же этот безумный Меджнун? Я, к твоему сведению, двух человек отшила. В ожидании бешеной страсти…

– Именно что безумный, – говорю. – Глубокий шиз. Ну его.

– Ты что, нарочно надо мной издевался?

– Что ты! – говорю и кладу ей ладонь на руку, и даже слегка поглаживаю. – Что ты! Он так страдал, мне все мозги прокапал, честно.

– А раз честно, – говорит она, – тогда теперь ты должен за мной ухаживать. Давай, веди меня сегодня в кино. Или просто погулять. Вокруг главного корпуса. Такая погода, и яблони цветут.

– Алла, – говорю и свою ладонь с ее руки снимаю, – ну, бог с тобой. Я ведь люблю другую девушку. Ты же знаешь кого, и все это знают, и мы с ней хотим пожениться.

– Иди отсюда.

Я и ушел. Даже компот не допил и коржик не доел.

у каждого мгновенья – свой резон Шпионы, контрразведка и стена

В начале 1970-х на соседнем факультете приключилась такая история. В общежитии играли в покер и обыграли новичка на сумасшедшую сумму – рублей пятьдесят. Полторы стипендии. Надо отдавать. А денег нет, и взять неоткуда. Полное отчаяние.

– Ладно, – сказали ребята. – Отработаешь.

– Отработаю, честно!

– Но смотри, проболтаешься…

– Не проболтаюсь, честно!

– Хорошо. Значит, так. Мы – иностранные разведчики. Понял? Поработаешь связником. Возьмешь контейнер и отнесешь в камеру хранения на Курском вокзале. Через неделю перенесешь его на Белорусский. Потом на Казанский.

– А… а потом?

– Делай, что говорят! – и ему дали тугой сверток старых газет.

Бедный парень взял, отнес. Через неделю сделал, как было велено – перенес сверток с Курского на Белорусский. Потом на Казанский.

И пошел сдаваться в КГБ.

Товарищи из органов отдали дело на усмотрение парткома. На родном факультете этих шутников решили не наказывать. Ну, кто ж мог подумать, что он такой дурак? А бедного дурака исключили из комсомола. Шутки шутками, а ведь субъективно он три недели работал на иностранную разведку.

Вспомнил немецкий фильм «Жизнь других». История про ГДР в те же 1970-е годы, про капитана Штази, который следил за драматургом-диссидентом, проникся к нему сочувствием и фактически спас.

Хороший актер. Очень трогательно и человечно. Но фильм я понял совсем иначе. Сотни тысяч агентов этого самого Штази следили-следили, а за Берлинской стеной не уследили. То есть никакой государственной безопасности они не соблюли. Не сумели? Или не смогли? Или не получилось? Или не вышло? Или работали как-то мимо целей и задач?