Окнами на Сретенку

В избе было тепло. Мы в своем сарае совсем было одичали, последнее время просто валились спать, даже почти не разговаривая. А здесь, в тепле, при керосиновой лампе, шла какая-то вечерняя жизнь. Девочки читали друг другу письма своих женихов, сплетничали. Самый долгожданный момент наступал, когда Валя Лебедева, красивая своеобразная девушка с французского факультета, соглашалась провести сеанс спиритизма. На стол в большой комнате клали лист бумаги с буквами и цифрами и опрокидывали на него блюдце, на котором снизу была нарисована стрелка. Мы все слегка, кончиками пальцев, прикасались к этому блюдцу, и, как только к нам присоединялась эта Валя, называвшая себя медиумом, блюдечко точно само собой начинало двигаться. Никакого усилия со стороны Вали не чувствовалось — она, казалось, даже и не смотрела на стол, когда стрелка в ответ на ее тихий вопрос «Как тебя зовут?» составляла по буквам: «Аркадий Комелев».

— Кто ты?

— Красноармеец.

— Когда ты умер?

— В 1918 году.

— Ты можешь сказать нам, когда кончится война?

— Через два года…

У маленькой хозяйской внучки был диатез, и она часто ночью расчесывала себе лицо и потом плакала. Люлька ее была подвешена к потолку в маленькой клетушке напротив моего закутка. «Кач-кач-кач-кач, куплю доченьке калач», — тихим сонным голосом пела ее мать под скрип люльки. Как-то в комнатушку на цыпочках вошла Алла Лушина: «Дай я ей спою. Слушай: «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни». Моцарт[60]. «Какая хорошая песенка», — прошептала мать, а девочка заслушалась и успокоилась.

По ночам мне за печкой снился один и тот же сон: хлеб, колбаса, капуста, мясо… Нам было так голодно, что и днем, на работе, все наши разговоры сворачивали на одну тему — на еду «Девочки, помните вкус бананов?» — «Ах, какие пирожки пекла моя бабушка». — «А помните, слоеные продавались, с мясом?» — «Сейчас бы котлет таких, как умеет делать моя мама». — «Господи, ничего не надо, только бы досыта поесть хлеба — белого, конечно, да с маслом. И чаю с сахаром…»

Кругом туман, морось. Мы из последних сил тянем за мокрые канаты застрявшее в болоте суковатое бревно. «Неужели мы когда-нибудь уедем отсюда?» Тоненький голосок поет: «Покинем тот край мы, где так страдали», — а мы все подпеваем: «Там снова радость нам улыбнется». Нам очень жаль себя, в глазах слезы. «Думал ли Верди, что его «Травиату» будут петь в домкинском болоте!» — восклицает кто-то, и мы немного истерично смеемся.

Анна Афанасьевна, хозяйка, строго следила за праздниками, подливала масла в лампаду под иконами. После Покрова ждали снега, но его не было, только холодная морось и туманы.

Вскоре после 10 октября по дороге на работу у меня вдруг сделалось черно перед глазами и закружилась голова. Мы как раз подходили к тому хуторочку, где был медпункт; меня осмотрели, сказали, что это упадок сил, и дали освобождение от работы. Я еле доплелась до своей избы. Там уже не первый день с таким же диагнозом сидел Сережа Дорофеев; мне кажется, мы с ним просто ослабли от голода. Теперь я только вечерами получала свои 600 г хлеба, их заносила мне Инна Перепелкина из моей группы. Наташа и Аня пробовали мне в котелке носить суп, но тащить его пять километров по скользким дорогам было тяжело, и я велела им съедать мою порцию за мое здоровье. Сережка всегда уходил с утра, он бродил по полям и собирал себе в мешочек неубранные картофелины и свеклу Единственной книгой у Сережки была «Хижина дяди Тома» на немецком языке. Я стала ее листать и, конечно, как назло наткнулась на описание ужина, который готовили квакеры. Читать про еду было больно, и вместе с тем нельзя было оторваться.

Однажды у нас с Сережкой был праздник — хозяйка зарезала барана и угостила нас полной сковородкой «потрохов». По виду это были просто жареные кишки, но как же это было вкусно!

Увы, то было один раз, а вообще голод продолжал мучить нас. И я снова прибегла к воровству, совершив еще две кражи.

У одной из девочек под кроватью стояла миска с драченой, плохо прикрытая тарелочкой, и я своим ножичком отрезала себе ломоть и съела. Вечером в их комнате был шум, потом я слышала, как одна из девочек в сенях говорила своей знакомой: «Да ну ее, некрасиво это как-то с ее стороны, крик устроила, будто кто-то у нее драчену подъел, нужна нам ее драчена…»

В другой раз я стащила из деревянного бочонка тесто для драчены у самой хозяйки. Это было рискованное предприятие. Анна Афанасьевна была почти все время дома, но я дождалась, когда она пойдет с ведрами к колодцу за водой. В окно колодец был хорошо виден: вот она наклонила немного шею журавля, прицепила ведро — пора! Скорее! Я рукой выхватила целую горсть теста и тщательно облизала пальцы. Драчена была излюбленным кушаньем тех мест; готовили ее из картошки, муки и яиц. Ее запекали в русской печи и вынимали с румяной корочкой.