Окнами на Сретенку

Лиля и я обычно приходили в школу раньше всех, когда дверь была еще заперта, тогда мы стояли и разговаривали. Чаще всего Лиля рассказывала про своего папу, которого очень любила. Он был командиром Красной армии, героем Гражданской войны; Лиля с гордостью носила вместо портфеля его планшетку, показывала, какую он ей подарил красивую ручку-самописку. Как-то она пригласила меня пойти в Сандуновские бани. Я никогда еще не бывала в бане, поэтому с удовольствием пошла. Я старалась делать все как она; помывшись, тоже завязала волосы полотенцем, и она повела меня в бассейн. Она прекрасно плавала и стала учить меня, умевшую только барахтаться по-собачьи. Потом она, к моему ужасу, нырнула на самое дно: «Встань на меня, — сказала она, — и не бойся. Посмотришь, как я долго умею не дышать». Встать на нее как следует я не смогла, вода все время подбрасывала меня кверху, а больше всего я боялась, как бы Лиля не утонула. Я совсем забыла, что она моя соперница. По дороге домой она сказала: «Эх, жаль все-таки, что мы помирились с колбасниками, как нам хорошо было без них». Тогда я впервые поинтересовалась у нее, почему, собственно, наши противники назывались колбасниками. Оказалось, что давно, еще в третьем классе, Нина Голышева, которую все недолюбливали как зубрилу и подлизу, сказала учителю, что не была накануне в школе, потому что отравилась колбасой. Вот тогда ее и дразнили какое-то время колбасницей.

Крыса

В один прекрасный день Леня Маслов, сидевший на третьей парте у окна, как раз позади меня, притащил в школу белую крысу Все только и косились, привставали и заглядывали в его парту, где крыса суетилась рядом с Лениным портфелем. На переменках все предлагали зверьку разный корм. А в конце был урок географии, на котором Леня должен был делать доклад. Оставлять крысу одну в парте было нельзя, поэтому Леня, когда его вызвали, быстро засунул ее за пазуху. Он взял в одну руку указку, а другой туго придерживал ремень, и, пока он делал доклад, крыса бегала вокруг него внутри рубашки. Учительница ничего не замечала и не понимала, почему в классе все время раздаются смешки.

После уроков Леня сказал, что вообще-то был бы рад отдать кому-нибудь эту крысу: она родила трех крысят и дома всем очень надоела. «Подари ее мне!» — немедленно вырвалось у меня. «Сделай одолжение, возьми», — сказал Леня. Я была наверху блаженства, оттого что крыса, которую, может быть, целовал Леня и которую он носил за пазухой, теперь моя, прижата к моему сердцу. Кто-то из девочек нес за мной портфель, а я только и следила, как бы крыса не выскочила из моего пальто. Дома от нее никто не был в восторге. Я посадила ее в ящик своего стола, но дети маминой группы стали бояться ее. К тому же у меня к вечеру поднялась температура.

Я заболела свинкой и долго не ходила в школу. Крысу у нас взяла Олечка Пастухова, она посадили ее в птичью клетку, но через несколько дней крыса попала в лапы кошки, и та ее с аппетитом сожрала.

А когда я наконец выздоровела, мне сказали, что Леня Маслов после этого подарил Лиле Матеровой целых трех крысят! Я была очень огорчена.

К 1937 году Москва стала краше. Еще в 1936 году на Охотном Ряду рядом с Домом Союзов и напротив, рядом с «Восток-кино», выросли здания Совнаркома и гостиницы «Москва», а мрачное черное здание Экспортхлеба (напротив улицы Горького) снесли. На улице Горького тоже выросли большие красивые дома, на площади Пушкина снесли Страстной монастырь. Были сняты трамваи с Арбата и улицы Кирова, и в 1937 году появились еще две, более длинные, чем первая, линии метро: от Измайлово до Киевского вокзала и от Сокола до Автозаводской (еще раньше появился маленький отрезочек от Калининской до Киевского вокзала).

Только площадь у Кропоткинских ворот оставалась обнесенной забором. Там еще до 1933 года, когда мы приехали на Арбат, снесли храм Христа Спасителя, и на его месте должны были построить Дворец Советов. Дело, однако, не двигалось. Была — не помню, в каком году — выставка проектов этого дворца; она была в Доме Союзов, и мы с папой ходили ее смотреть. Позже на конкурсе был принят один из тех проектов: ступенчатый низ, а посередине — высокая круглая башня, увенчанная огромной фигурой Ленина. Но до самой войны строительство так и не начали: пробовали только вырыть котлован для фундамента, но натолкнулись на непреодолимые трудности, и все пришлось забросить.

Все остальное, что делалось в Москве, людям нравилось, в том числе и нам с папой. Во время прогулок мы все внимательно обследовали и оценивали.

Из внешних событий меня очень занимала война в Испании (моей Испании, стране Кармен). Я даже начала читать газету. Папа купил большую подробную карту Пиренейского полуострова и повесил ее над моим столом. Из булавок и кусочков черного и зеленого целлофана он сделал флажки, натянул на них шнур и ежедневно передвигал их по линии фронта.